— Надеюсь, что твои пациенты будут хотя бы немного держать себя в руках и воздержатся от суицида, — сказал я в такси по дороге домой.
На следующий день мы, как всегда, вместе отправились в кофейню.
— Что здесь произошло? — удивилась Сказочная Принцесса.
Кофейня стала похожа на цветочный магазин. Везде стояли розы: на столах, на прилавке, на холодильнике, даже на аппарате для варки эспрессо были розы.
— Наверно, у кого-то был день рожденья, — сказал я и уткнулся в газету.
Сказочная Принцесса заказала Эвелин два капуччино. Получив их, она взяла такси и уехала. Через пять минут Эвелин подошла к моему столику.
— Спасибо тебе за подарки, — сказала она.
В то утро волосы у нее были распущены. Обычно она подбирала их наверх, в гигиенических целях.
— Я рад, — ответил я.
— Мой капуччино все такой же невкусный?
— Хуже не бывает, — ответил я, — твой капуччино еще никогда не был таким гадким, как сегодня.
Было полчетвертого утра, я сидел в баре казино «Бэйлиз» и пил двойной эспрессо с плохо взбитым молоком, тем временем в номере наверху спала Ребекка. Моя жена в Цюрихе ехала на машине в сторону аэропорта, а где сейчас находилась Эвелин, было вообще неизвестно.
Ко мне подошел Петер.
— Еще один эспрессо? — предложил он. — Кстати, как тебя зовут?
— Роберт. Да, я бы выпил еще один эспрессо, только ты не мог бы взбить молоко получше?
— Я постараюсь.
— Ага, постарайся взбить его как следует. Здесь сейчас нет ни души, так что сделай все так, как полагается, не торопись.
Через некоторое время он принес мне чашку эспрессо и более-менее прилично взбитое молоко.
— Ты занимаешься компьютерами?
Я внимательно на него посмотрел. Его лицо покрывал легкий загар. Я прикинул про себя, красивый ли он мужчина и откуда родом могут быть его родители.
— Компьютерами? Скажешь тоже! Я пишу поваренные книги.
Я стал размешивать в кофе кристаллики тростникового сахара. Моя мать считала, что тростниковый сахар продлевает жизнь.
Петер, похоже, не испытывал особого почтения перед авторами поваренных книг.
— Поваренные книги, — сказал он, — что ж, это неплохо.
— Это позволяет платить за квартиру, — во всяком случае, до сих пор это позволяло мне платить за квартиру. С поваренными книгами ведь никогда не знаешь, на сколько тебе хватит.
— Квартплата, — задумчиво повторил Петер. — Одно время я жил в автомобильном фургончике. Но это тоже не выход. Ты здесь в отпуске?
Я уже хотел было ответить «да», но тут мне вдруг пришло в голову, что моя жизнь стала похожа на приморскую деревушку, в которой мне известен каждый камень.
— В отпуске? Да не совсем. Я сейчас в процессе ухода от жены.
— В процессе?
— Да, я этим активно занимаюсь.
— А она знает, что ты сейчас этим активно занимаешься?
— Пока что нет. Она сейчас летит на самолете.
Петер добавил в мой эспрессо еще немного взбитого молока. Он ничего не смыслил во взбитом молоке. Принцип его взбивания еще не отложился как следует в его башке.
— Этот вид кофе называется мачиато, — сказал я.
— Я тоже иногда задумывался о суициде, — промолвил Петер.
Господи Иисусе, и здесь то же самое!
— Я не говорил, что задумал самоубийство, я только сказал, что нахожусь в процессе ухода от жены. А это не одно и то же.
— Я вот тоже говорю, что иногда об этом задумывался.
— Говорят, что самоубийство — это окончательное решение временных проблем, — промолвил я после паузы, — но это не для меня. Мне не нравятся окончательные решения.
— А если окажется, что проблемы не временные?
Никакой он был не бармен, а потенциальный клиент Сказочной Принцессы.
— Послушай, — сказал я, — в этом деле я не особо разбираюсь, вот моя жена — да, она в этом хорошо разбирается, она все об этом знает.
— О чем?
— О самоубийстве.
— И ты действительно хочешь от нее уйти?
— Да.
— Потому что она все знает о самоубийстве?
— Да, возможно, поэтому.
— Я тоже не мог бы жить с женщиной, которая все знает о самоубийстве. Тебе сделать еще эспрессо?
— Нет, спасибо, я уже и так хватил лишку.
— Может, кока-колы?
— Нет, спасибо, ничего не нужно.
Он наклонился ко мне и прошептал:
— Каждый должен пройти через определенную фазу.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что сказал. Каждый должен пройти через определенную фазу. Одно время я жил на улице, это была стадия, через которую я должен был пройти.
— Ты что, считаешь, что мне надо пожить на улице?
— Ничего я не считаю. Я только вижу, что ты сидишь здесь один, и я чувствую, что тебе плохо, — такие вещи чувствуешь, после того как сам пройдешь через разные фазы.
— Я ведь только сказал, что я занят уходом от жены, а ты заговорил про самоубийство. Откуда я знаю почему. Наверное, потому, что ты абсолютно не разбираешься во взбитом молоке. Скорей всего, поэтому.
Я чересчур разговорился. Обычно я никогда так много не разговариваю с посторонними. Причиной могла быть моя усталость, плохо взбитое молоко или эспрессо. Или мысль о том, что в скором времени я, возможно, потерплю поражение от себя самого. Жизнь подкинула мне вопрос, на который я не мог найти ответа.
Петер взял тряпку и начал протирать стойку.
— Что ты имел в виду, сказав про взбитое молоко?
— Только то, что ты ни черта не смыслишь во взбитом молоке. Через эту фазу тебе еще предстоит пройти. Через фазу взбитого молока.
— А ты что, хочешь сказать, что разбираешься во взбитом молоке? Это потому, что ты составляешь поваренные книги?
Я рассмеялся. Его тон становился развязным. А чего еще ожидать, если ты в баре один?
— Я знал женщину, которая очень хорошо разбиралась во взбитом молоке. И если я говорю «очень хорошо», это означает «очень хорошо».
— Это та, которая знает все про самоубийство?
— Нет, другая.
Он загнул палец, за ним второй:
— Итак, ты знаешь женщину, которая знает все про самоубийство, и еще ты знаешь женщину, которая очень хорошо разбирается во взбитом молоке.
Я кивнул.
— Непростое положение, — покачал головой бармен. — А что это за женщина, с которой ты был здесь вчера?