— Жизнь вообще кажется слишком долгой, если смотреть на нее с точки зрения смерти.
— Так не смотри на нее с точки зрения смерти.
Она открыла свою сумку и достала несколько историй болезней. Она собиралась поработать с ними дома.
— Ты что, действительно переживаешь из-за успеха своей поваренной книги?
— Дело не в поваренной книге, — ответил я, — и не в успехе.
— Возможно, тебе стоит начать принимать таблетки, — сказала Сказочная Принцесса, — хотя бы некоторое время.
— Нет. Если у меня химический дисбаланс, то мне это только на пользу. От этого я все только яснее понимаю. Я отгородился от людей, и у меня есть на это причины.
— Ты отгородился от собственной жизни, — возразила Сказочная Принцесса.
— Знаю. Я животное, а ты зоопарк, но животным полезно время от времени менять свой зоопарк.
— Ты наконец ушел от Пустой Бочки, и тебе зачем-то понадобился снег. У тебя денег куры не клюют, зачем тебе какой-то снег?
— Я должен отсюда уехать, пока не поздно. Я задыхаюсь рядом с тобой.
— Ты от себя самого задыхаешься, идиот.
И она заплакала.
— Что, разве трагедия еще не закончилась? — спросил я.
— Ты совершенно не разбираешься в людях, — всхлипнула Сказочная Принцесса. — Чтобы их понимать, тебе нужна я, иначе тебе придется заставлять их выворачивать перед тобой душу наизнанку и все тебе рассказывать, чтобы ты мог хоть что-то про них понять, ведь иначе ты ничего не понимаешь, — поэтому ты и есть бездарный писатель. Все твои слова, твои формулировки, этот твой так называемый блестящий стиль не могут скрыть одной простой вещи: ты абсолютно не разбираешься в чувствах и даже не пытаешься в них разобраться.
— Трагедия окончена, — сказал я, — вся неправда уже позади.
— Как это позади? — удивилась она. — Все только начинается. И почему это Пустая Бочка звонит тебе по три раза в день?
— Спроси об этом у нее самой.
— Но ты ведь от нее ушел?
— Но все равно она может звонить, я ведь не отвечаю за тех, кто мне звонит, и кроме того, разве тебе не все равно, кто звонит? Это ведь до сих пор и мой дом тоже.
— Я не хочу, чтобы эта женщина входила в мой дом, пусть. даже через автоответчик! — закричала Сказочная Принцесса.
— Она хочет отпилить себе голову, ее сводит с ума ее собственная голова.
— Так пускай отпилит! — бушевала Сказочная Принцесса. — Это для всех будет выходом из положения. Посоветуй ей начать отпиливать ее прямо сегодня. Иначе из-за нее я останусь без ребенка.
— Послушай, вначале я думал: моя жизнь начнется, когда умрет мой отец. Мой отец умер, но жизнь так и не началась. Потом я подумал: если помрет моя мать, может быть, тогда начнется моя жизнь. Но моя мать не собирается помирать. Теперь я думаю: если умрешь ты, только тогда я смогу наконец начать жить. Но ты не хочешь умирать, ты хочешь ребенка. Не могу же я всю жизнь сидеть и ждать чьей-то смерти? Я и так уже слишком долго ждал.
Сказочная Принцесса отступила на несколько шагов назад.
— Роберт, ты сумасшедший, и очень опасный сумасшедший. Ты ни перед чем не останавливаешься.
— Да, я ни перед чем не останавливаюсь. А перед чем, по-твоему, я должен остановиться?
— Мне наплевать, я хочу ребенка!
— Так сделай себе ребенка! — закричал я. — Но только не со мной.
— А с кем прикажешь мне его сделать? Пока я еще могла забеременеть, ты вился вокруг меня как пчела и жужжал, ты разогнал всех мужчин, которые чего-то еще от меня хотели.
— Я никого не разгонял, не вился и не жужжал. И я ничего не должен тебе, потому что ничего не обещал.
— Ты высосал из меня все соки.
— Соки, не смеши меня, я отсосал из тебя твой яд. Если ты останешься бездетной, то вини во всем себя, кстати, моя мать говорит, что она только взглянула на твою физиономию, как уже поняла, что ты бесплодна.
Она схватила туфлю и разбила ею вдребезги одну из стеклянных дверец нашего книжного стеллажа.
Я привык жить среди неправды, но наша неправда — комфортабельная вилла с джакузи.
— Найди наконец для своей жизни какую-то форму, — посоветовала Сказочная Принцесса, собирая осколки.
— Это не для меня, — ответил я, — мое дело — находить форму для предложений, глав и рассказов.
Я потратил несколько дней на то, чтобы убедить Сказочную Принцессу, что мне действительно нужно увидеть снег. Она, в свою очередь, убедила меня в том, что я должен ей ребенка.
Она сказала:
— Не бери на себя ответственность, но подари мне по крайней мере свое семя.
— Зачем тебе мое семя? — кричал я. — Семя есть у каждого мужчины, почему тебе обязательно понадобилось мое семя, я не хочу давать тебе никакого семени, не желаю размножаться и прошу, чтобы меня оставили в покое!
— Потом я оставлю тебя в покое, — пообещала она. — Я ведь не столь уж многого прошу.
Биологические часы начали тикать и заглушили тиканье всех остальных часов. Двадцать четыре часа потребовалось ей для того, чтобы убедить меня, что неполная семья и счастье не более взаимоисключающие вещи, чем полная семья и счастье; ей также удалось убедить меня в том, что я действительно обязан дать ей свое семя, хотя бы в виде компенсации за украденное у нее время. Кроме того, она сказала:
— Я хочу кудрявого ребенка.
Это оказался решающий аргумент. Я согласился с тем, что задолжал ей кудрявого ребенка. Ребенок в качестве прощального подарка, почему бы и нет? Ребенок — это, по крайней мере, обнадеживающий финал.
Мы два раза ложились с ней в постель.
В первый раз бесстрастно.
Во второй — еще более бесстрастно. Но с нежностью. С такой устрашающей нежностью, что мне хотелось выпрыгнуть из окна.
— Отлично, — сказал я, когда все было позади, — ребенка мы сделали, теперь я могу ехать.
К парадному подъезду подкатил лимузин. Пунктом назначения была Канада. Я взял с собой сумку, несколько книг, немного старой одежды. Сказочная Принцесса торопилась на работу. Она не могла меня проводить. Я обещал вскоре позвонить и узнать, подействовало ли семя, и, если нет, вернуться назад.
Мы поехали на север. Шофер спросил:
— А почему именно на север?
Я сказал, что хочу увидеть снег.
Он спросил:
— А почему бы вам не полететь самолетом?
Я ответил, что хочу видеть все в дороге собственными глазами.
Мы ехали очень долго. Останавливались в мотелях, но ночевали в разных номерах. Шофер также отказывался есть со мной за одним столом. Говорил, что поест в машине. Я уважал его волю.