Он встал. Весь живот у него был в пыли.
— О’кей, — согласился я, — но только сперва я утоплю эти дурацкие журналы с «Юмором в форме». Никогда больше не стану их читать.
Мы взяли всю стопку и привязали к ней камень потяжелее. А потом сели в лодку, выгребли на середину залива и выбросили их в море.
— Вот как поступают с теми, кто обманывает кровных братьев, — сказал я.
Вечером Перси снова читал нам с дедушкой про Буффало Билла. Дед лежал на диване, натянув одеяло по самый нос, я сидел на стуле у письменного стола, а Перси устроился у дедушки в ногах.
Он читал третью главу, в которой рассказывалось о том, как Буффало Билл в одиннадцать лет стал кормильцем семьи. Его отец умер во второй главе. Билл возил мясо и всякие товары солдатам в лагеря, расположенные в опасных местах.
— Да, напористый был парень, — проговорил дедушка.
— Я тоже напористый, — сказал Перси.
— Похоже на то, — кивнул дед. — Ну, читай дальше.
И Перси продолжил. Он читал без запинки, как и в прошлый раз:
— «Я износил три пары мокасин в той поездке и на собственном опыте убедился: чем толще подошвы, тем легче шагать по бездорожью».
В тот момент, когда Буффало Билл собрался укрыться от песчаной бури в пещере, полной человеческих костей, дедушка заснул.
Его храп доносился до нас почти всю дорогу, пока мы шли к нашей хижине. Теперь она выглядела получше. Уже появилось три стены, а всё остальное можно было себе вообразить. Мы забрались под одеяла. И даже не стали зажигать фонарик.
— А что ты еще делал, когда был маленьким? — спросил Перси.
— Не знаю. Пробовал есть черных муравьев. А еще мы с приятелями смастерили плот из пластиковых бутылок и обломков старых досок. Больше не помню. Я ведь был совсем маленький. Как-то раз я сделал лук и попал стрелой брату в задницу.
Казалось, Перси старался запомнить все мои рассказы.
— Надо и мне попробовать.
— Лучше не стоит.
Мы лежали молча и смотрели, как мимо нас, словно корабль-призрак, проплывает большой ржавый пароход с горящими фонарями и светящимися иллюминаторами. Он направлялся к мигающему маяку и хрипло гудел. Я снова вспомнил смех Пии.
Корабль оставил на черной воде серебряные гребешки волн.
— Завтра будем плавать, — сказал Перси и заснул. Но он еще долго ворочался под одеялом: видимо, повторял во сне движения ногами. А я лежал и представлял, что темное небо над моей головой — это полотенце Пии.
— Да я с тебя скальп сниму, паршивец!
Меня разбудил крик Янне. Он стоял на полянке перед домом и вопил как резаный. А школьный учитель тем временем разучивал похоронный псалом. Я вылез из-под одеяла и бросился к дому. Когда, я примчался, то увидел, что брат гоняется за Перси. Он бежал вприпрыжку, потирая задницу. У Перси в руке был лук.
Наконец брат поймал его.
— Что он сделал? — крикнул я.
— Я вышел пописать, а этот гад выстрелил мне в зад!
— Он, наверное, по ошибке, — попробовал я заступиться за друга.
— Так я и поверил! — проорал брат, сломал лук и швырнул обломки в кусты. — Еще раз так сделаешь, я тебя самого ткну в одно место раскаленной вилкой, да не один раз, а тыщу, так и знай. Ясно?
— Да, — кивнул Перси.
— Сам не понимаю, чего я с тобой церемонюсь, надо бы тебя прямо сейчас проучить, — проворчал брат. Вздохнул и пошел прочь.
— Ну и натворил же ты дел! — сказал я.
— Ага, а еще я ел черных муравьев. И выпрямил полведра гвоздей. Я столько всего успел переделать! Черт, и долго же ты дрыхнешь!
Перси просто не мог сидеть без дела.
— Хорошо, а теперь постарайся угомониться, — попросил я. — Я, когда был маленький, всегда так поступал. А еще я бросал «блинчики».
— Что, бросал блинчики? — удивился он.
— Да.
— Тогда и нам надо попробовать. Но зачем ты это делал?
Он, похоже, на полном серьезе решил, что мы отправимся на кухню, напечем блинчиков, а потом станем швырять их в помойное ведро. Вот ведь олух царя небесного!
— Да это просто так называется, — объяснил я.
Мы отправились на берег. Я научил Перси, как выбрать подходящий камень — тонкий и плоский. Не слишком тяжелый, но и не слишком легкий. Это особенно важно при сильном ветре, чтобы его не снесло в сторону.
— Держи камень указательным и большим пальцами, вот так. И бросай, словно летающую тарелку, — пониже, над самой водой.
Я подобрал подходящий камешек и показал, как надо бросать. Я швырнул его под правильным углом, он полетел, ударился о воду и поскакал, словно водяная блоха, — раз, потом еще и еще.
— Восемь подскоков! — объявил я с гордостью. — Тебе пока столько слабо.
Я оказался прав.
Перси сравнял счет только через полчаса.
— Хорошо бы теперь и самим окунуться, — предложил он.
В мастерской можно было найти всё что угодно. Там мы отыскали автомобильное колесо, или, точнее, камеру. Накачали ее воздухом, а потом спустились к пристани, где у берега мелко и вода спокойная. Мы пришли рано, и я надеялся, что мы будем там одни.
— Если Пия объявится, постарайся не выпендриваться, — предупредил я.
Я сказал это просто так, на всякий случай. Торчавшая из воды голова Перси кивнула.
Он уже спрыгнул в море: так ему не терпелось научиться плавать — и теперь стоял на илистом дне, держа перед собой камеру. Гагачье перо, которое он засунул в повязку на голове, весело покачивалось от утреннего ветерка. На пузо Перси нацепил свой пробковый пояс. Так он чувствовал себя увереннее.
— Брр, ну и холодрыга! — проговорил он, стуча зубами.
— Ничего, привыкнешь, — пообещал я. — Начнем с движений ногами. Держись покрепче за камеру и плыви, как ты делал вчера. Помнишь?
— Ясное дело. У меня-то мозги в порядке.
— Тогда начали.
Я стоял на заправочном причале и кричал, как опытный тренер по плаванию.
— Вытяни как следует ноги! А теперь снова подожми, — командовал я. — Не забывай: ты уже не на полу! Вот так!
Я смотрел, как он плывет, изо всех сил отталкиваясь ногами и крепко вцепившись в камеру. Перси был похож на лягушку-переростка. Но у него здорово получалось! Сам я научился плавать в пять лет. А в шесть смог проплыть двадцатиметровку и заслужил специальный значок. Но себя-то я всегда считал вундеркиндом.
— Отлично, так и продолжай! — подбодрил я его. — Помни о Божьем гневе.