Той ночью, лежа в постели с Олли, Керри-Энн подумала: «Что ж, по крайней мере, мне не придется сражаться в одиночку». Она вспомнила слова матери Олли и вдруг осознала, что он всегда оказывался рядом с ней в трудную минуту.
— Скажи мне это еще раз, — попросила она.
— Все будет в порядке, — повторил он слова, которые произносил так часто, что они уже превратились в мантру.
— А что, если судья не поймет, что я изменилась?
— Поймет.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты — единственная, кто не замечает этого.
— Неужели это так заметно?
— Угу. — Он придвинулся ближе и куснул ее за мочку уха. — Но не забывай, что я первым полюбил тебя.
Керри-Энн повернула голову, чтобы взглянуть на него. В комнате было темно, и его лицо было почти неразличимо. Она видела лишь блеск его глаз.
— Что ты во мне нашел? — поинтересовалась она.
— Я увидел женщину, которой пришлось нелегко, но которая не опустила руки. Вот за это я и полюбил тебя — за твое упрямство. Ты никогда не сдаешься. И сейчас тоже. Что бы ни случилось завтра. И я знаю, что ты победишь.
— Надеюсь, ты прав. — Тихонько вздохнув, она прильнула к нему.
Они занимались любовью, нежной и страстной одновременно. Олли целовал ее тело, и его легкие поцелуи невесомыми крыльями бабочки порхали над ее кожей. Она научила его сдерживать в постели свою природную пылкость, и сейчас он демонстрировал ей, что хорошо усвоил преподанный ему урок. Она негромко застонала, раскрываясь навстречу ему, черпая удовольствие в ласковой настойчивости его пальцев и прикосновении губ. В ответ она отдавала ему всю себя, гладя и целуя его, принимая его в себя, когда никто из них уже больше не мог сдерживаться. Когда они задвигались в сладком ритме, Керри-Энн вдруг поняла, что ближе него у нее нет никого в целом мире, за исключением Беллы. И, кончив, она испытала невероятную, острую радость, чего у нее никогда не бывало ни с одним из бесчисленных любовников. Она знала, что может быть собой, не притворяться и не стараться удовлетворить ожидания мужчины, издавая соответствующие звуки и мечась под ним на кровати, словно охваченная небывалым экстазом. С Олли она чувствовала себя легко и спокойно, твердо зная, что, когда он рядом, никто не сможет причинить ей зла.
— Как хорошо! — пробормотала она, когда они лежали в объятиях друг друга.
— Хорошо? Ты хочешь сказать, что я не потряс твой мир до основания?
— И это тоже.
— Вот так правильнее, упрямая ты девчонка, потому что у парня тоже есть гордость.
— Особенно у такого жеребца, как ты.
Олли приподнял голову, чтобы взглянуть на нее, и губы его искривились в изумленной улыбке.
— Теперь ты смеешься надо мной?
— Нет, Олли, я никогда не смеялась над тобой. — Она говорила совершенно серьезно, запустив пальцы в его густые волосы, а потом притянула его к себе и поцеловала. — Ты слишком хороший.
— Не знал, что можно быть слишком хорошим.
— Не для всех, а только для некоторых.
— Для кого, например?
— Для меня. Может быть. Не знаю.
— Почему бы тебе не предоставить мне судить об этом? — Он привлек ее к себе и крепко обнял, будто защищая от всего мира.
Но, уже проваливаясь в сон, она думала лишь об одном судье — о том, перед которым ей придется держать ответ завтра в зале заседаний. Отнесется ли он к ней благосклонно? Когда она предстанет перед ним и придет пора оценить ее поступки — и проступки тоже, — то перевесят ли ее добрые дела причиненное ею зло? Ей оставалось только надеяться на это. Иначе какой во всем этом смысл? Какое будет иметь значение то, что она упорно работала над собой и что много часов провела, сидя на жестких раскладных стульях на собраниях, если ей не отдадут ее дочь?
Утром Керри-Энн проснулась с ощущением ледяного комка в животе. Присоединившись к остальным за завтраком, она заказала себе один только кофе. Керри-Энн лишь отрицательно помотала головой, когда мисс Хони положила ей на тарелку гренок, настаивая:
— Тебе надо обязательно поесть, сладкая моя. Иначе откуда ты возьмешь силы?
— У меня кусок в горло не лезет, — вяло отбивалась она.
— Знакомое ощущение, — сочувственно заметила Линдсей. — Перед судебным заседанием я так сильно нервничала, что боялась, как бы меня не стошнило.
— Вот было бы здорово, если бы тебя вывернуло прямо на модные полосатые костюмчики этих сукиных сынов старика Хейвуда, — задиристо произнесла мисс Хони. Но, бросив покаянный взгляд на Рэндалла, она поспешно добавила: — Я понимаю, что он — твой родственник и все такое, но, учитывая, через что он заставил нас пройти…
— Не стоит извиняться, — добродушно отмахнулся Рэндалл, подкладывая себе на тарелку оладий. — Теперь мы с отцом даже не разговариваем. Собственно говоря, я думаю, что он не почтит нашу свадьбу своим присутствием.
— Но, по крайней мере, приедет твоя приемная мать, — заметила Линдсей.
— Жена моего отца, ты хочешь сказать, — поправил он ее. — А еще точнее, его бывшая жена.
— Кем бы она ни была, мне хочется поскорее познакомиться с ней, — сказала Линдсей, отщипывая кусочек рогалика со сливочным сыром. — В конце концов, именно ее я должна благодарить за то, что меня не выгнали из собственного дома.
— А я что же, не заслуживаю похвалы? — Рэндалл сделал вид, что обиделся.
— На девяносто девять целых и девять десятых, — поддразнила она его. — Но если я признаю твои заслуги целиком и полностью, боюсь, ты возгордишься и задерешь нос.
— Приятель, тебе мало, что ты богат, знаменит и красив, как бог? — Олли шутливо ткнул Рэндалла локтем под ребра.
— Не говоря уже о том, что я охмурил самую красивую владелицу книжного магазина во всей Лагуне Голубой Луны. — Рэндалл перегнулся через стол и взял Линдсей за руку, а потом порывисто чмокнул ее в щеку.
Линдсей рассмеялась.
— Владелицу единственного книжного магазина во всей Лагуне Голубой Луны, правильнее было бы сказать.
Прислушиваясь к их шутливой перебранке, Керри-Энн не уставала удивляться переменам, произошедшим с сестрой за последний год. Откровенно говоря, она бы никогда не поверила, что Линдсей может быть такой мягкой и легкомысленной, если бы не видела этого собственными глазами. Да, сама она стала другой, но что касается Линдсей, та просто преобразилась. «Не исключено, что в этих переменах и я сыграла свою роль», — подумала Керри-Энн. Точно так же, как и сама она стала другой отчасти благодаря Линдсей. Но теперь ей предстояло убрать с дороги последнее препятствие…
— Все это бесполезно, ребята, — заявила она, прерывая беззлобные подтрунивания за столом. — Я понимаю, что вы всего лишь стараетесь отвлечь меня, развеять мои опасения, но я не смогу думать ни о чем другом, пока вся эта история не закончится.