Если с утра она чувствовала себя так, будто встала не с той ноги, и очень переживала, то теперь на нее снизошло странное спокойствие. Ей предстояло смириться с тем, что, каким бы ни будет решение суда, победительницей станет не она. Но, победа или поражение, война будет продолжаться. Если выиграет она, то у нее достанет сил жить дальше, зная, что отныне у нее есть некоторое преимущество в случае вероятной подачи апелляции. Но что делать, если она проиграет? Линдсей совсем не была уверена в том, что у нее хватит сил и средств вынести грядущие тяготы.
«Нечего тревожиться заранее», — решила она.
Линдсей почувствовала толчок локтем под ребра и обернулась к Керри-Энн, которая угрюмо пробормотала:
— Если у нас ничего не выйдет, мы всегда можем заказать их. — Она метнула убийственный взгляд на прихвостней Хейвуда. — Я знаю нужных людей.
— Прикуси язык, — посоветовала сестре Линдсей. Но сознавать, что кто-то прикрывает тебе спину, было приятно.
Линдсей заняла свое место впереди рядом с Дуайтом в тот самый миг, когда пристав раскатистым басом провозгласил:
— Внимание! Всем встать для приветствия почтенного судьи Дэвиса! Судебное заседание объявляется открытым!
Из комнаты для судей появился мистер Дэвис и занял свое место. Это был привлекательный мужчина лет сорока, с густой шапкой курчавых каштановых волос и умными карими глазами за стеклами очков без оправы. Во время предыдущих заседаний Линдсей обратила внимание, что, делая важное заявление, он имеет привычку снимать их; частенько он это делал, призывая к порядку кого-нибудь из адвокатов, словно ему не хотелось, чтобы что-либо ослабляло ударную силу его взгляда. Это был один их тех маленьких сигналов, которые Линдсей научилась улавливать за те месяцы, что он председательствовал при рассмотрении ее дела. Это было странно, учитывая, что им ни разу не представилось возможности сесть и поговорить, но ее не покидало чувство, будто они — старые знакомые.
Когда с формальностями было покончено и адвокаты сторон сделали вступительные замечания, начали давать показания свидетели ответчика. Окружной налоговый инспектор, угрюмый и суровый мужчина в темно-сером костюме, представил впечатляющие расчеты предполагаемых налоговых льгот в связи со строительством курорта. Так называемый «ученый» долго распинался о «минимальном воздействии» на окружающую среду. Исполнительный директор компании «Хейвуд групп», стройная холеная блондинка, ровесница Линдсей, используя диаграммы и блестящие отзывы, рассказала о положительном влиянии курортов, построенных этой компанией в других местах, на развитие местной инфраструктуры и качество жизни в целом. Слово взял даже прямолинейный и косноязычный Джерод Дорфман — он пообещал увеличение количества рабочих мест на всех этапах строительства курорта.
— От меня зависят кое-какие парни, которым, как и мне, нужно кормить много ртов. Не понимаю, почему дюжина «обнимателей деревьев» [78] , — он метнул недовольный взгляд на Линдсей, — должны удовлетворять свои амбиции за счет тех, кто сам зарабатывает себе на жизнь.
На слова этого дюжего и коренастого мужчины отозвались приветственными криками и аплодисментами его сторонники, отчего судье пришлось взяться за молоточек, чтобы призвать присутствующих к порядку.
Наконец наступила очередь Дуайта вызывать свидетелей. По сравнению со свидетелями обвинения они выглядели жалко, и их было мало. Бородатый профессор из университетского центра в Санта-Крус, занимающийся исследованиями окружающей среды, опроверг только что высказанное мнение своего коллеги, заявив о существовании потенциальной угрозы морской фауне и флоре из-за попадания вредных веществ в систему водоснабжения. Потом выступили несколько местных бизнесменов, не желавших, чтобы их город осаждали полчища туристов. Одним из них был отец Олли, Альфонс Оливейра, коренастый и обветренный, как причальная тумба на пирсе. Он заявил, что вполне может лишиться источника существования, если в прибрежных водах, где он ловит рыбу, начнут курсировать прогулочные весельные лодки, байдарки и гидроциклы.
— И без них не протолкнуться, — проворчал он. — Иногда людей в воде оказывается больше, чем рыбы.
— То есть вы хотите сказать, что возражаете против любых действий, которые, на ваш взгляд, могут усложнить ситуацию? — уточнил Дуайт.
— Чертовски верно сказано. — Глаза Альфонса, такие же, как у Олли, яростно сверкнули в скалистых ущельях его лица. — Видите ли, рыба, она умная. Умнее некоторых людей. У нее хватает мозгов держаться подальше от того места, где ее что-то не устраивает. — Он метнул выразительный взгляд на блондинку — исполнительного директора компании «Хейвуд групп», которая, очевидно, не произвела на него особого впечатления своими разноцветными диаграммами и хвалебными отзывами.
По залу заседаний прокатился негромкий смех, хотя нашлись и те, кому, как и Джероду Дорфману, явно не понравилось сравнение с леммингами. Такие люди, стремящиеся к легкой жизни, в погоне за наживой готовы забыть обо всем.
Последней выступала Линдсей. После того как она принесла присягу, ей предложили подняться на кафедру и присесть на скамью для свидетелей. Сложив руки на коленях, она обвела взглядом переполненный зал, прежде чем посмотреть на сестру и Олли, которые сидели в первом ряду, держась за руки. Судя по виду Керри-Энн, она нервничала ничуть не меньше самой Линдсей. Она слабо улыбнулась, а Олли показал ей поднятые вверх большие пальцы рук. Это была та поддержка, в какой она так нуждалась. Линдсей развернула плечи и приготовилась. Это было ее Ватерлоо… последний шанс защитить себя. И она должна была сделать так, чтобы ее слова услышали.
— Я переехала сюда вместе с приемными родителями в начале восьмидесятых, когда мне только исполнилось тринадцать, — начала она свой рассказ, отвечая на вопрос Дуайта. — До этого я жила с матерью и сестрой в мотеле на окраине Рено. Можете поверить, у меня началась совсем другая жизнь. В Рено у нас вечно не было денег, а те, что появлялись, мать тратила на наркотики. Нас с сестрой отдали в приемные семьи, когда мне было двенадцать, а ей — всего три годика. Мне повезло, меня усыновила чудесная пара — Бишопы. Именно они и привезли меня сюда. К несчастью, оба уже умерли, но оставили мне землю, которую любили, и я тоже ее полюбила. — Линдсей, как чумы, избегавшая разговоров о своем прошлом, не могла поверить, что рассказывает эту печальную историю перед людьми, многих из которых она видела впервые. — Сами понимаете, что для меня это — не просто сражение за клочок земли. Все дело в воспоминаниях, которые он в себе хранит. Всякий раз, глядя в окно или гуляя по пляжу, я вспоминаю о своих родителях. — У нее перехватило дыхание, и она откашлялась. — Так что, если я потеряю все это, мне придется похоронить их второй раз.
Когда она шла на свое место, кое-кто из зрителей утирал слезы. Похоже, даже судья был тронут. Может быть — всего лишь может быть — решение будет принято в ее пользу…