— Заняться с тобой любовью? Наверное, я смогу. Я чувствую… прилив энергии, — наконец произнес Мигель с легкой улыбкой. Его голос был хриплым, чужим, глаза блестели. Он выпускал наружу животное, позволяя ему сделать то, что Мигель-человек сам сделать не мог. Чудовище было ужасно, но это был Мигель. — Мне нужно быть поосторожнее с шипящими, или я сам себя проткну.
Он поднялся до уровня ее лица и навис сверху. Он приоткрыл рот, и из его языка высунулось жало. Оно было где-то три четверти дюйма в длину.
«Мне это нравится гораздо больше, чем зубы, — подумала она так, чтобы и он услышал. Потом добавила удивленно: — Мигель, ты что, пьян?»
«Да, я принял немного datura inoxia — дурмана. На всякий случай, думал, а вдруг мне это не понравится».
Он тихонько рассмеялся, и Нинон вдруг обнаружила, что ей хочется посмеяться вместе с ним. Это была истерика, но вместе с тем и облегчение. Наверное, наркотик заставлял зверя ждать.
«Вот-вот должно произойти событие, которое изменит всю мою жизнь… Разве это не странно? И в то же время о настоящей любви речи не идет. Я просто хотел, чтобы ты это знала».
«Я знаю», — подумала она. Она была рада, что они оба это понимают. Она не верила в настоящую любовь. Это была иллюзия, которая заканчивалась разбитым сердцем либо, что еще хуже, браком, в который оба бросались как в омут, застигнутые врасплох нахлынувшей на них страстью. Бурлящие гормоны даже современную женщину могут заставить потерять голову, и тогда в любовном угаре она может добровольно дать себя поработить, надев на палец обручальное кольцо и еще не осознавая, что это милое украшение иногда может сковывать сильнее, чем рабские кандалы. А когда пелена спадет, от любви останутся бесконечные судебные разбирательства.
«Я не из тех, кто женится», — заверил Мигель, непроизвольно читая некоторые ее мысли. Наркотики обернули его сознание в мягкий войлок, и это, бесспорно, было к лучшему. Не нужно, чтобы что-то постороннее его беспокоило или отвлекало.
«Я могу тебя убить, потеряв голову от вкуса крови, но никогда не заставлю выйти за меня замуж».
«И на том спасибо», — подумала она. И оба рассмеялись. Его наркотический экстаз частично передавался и ей. Наверняка это сбивало с толку Дымящееся Зеркало.
— Итак, что тебе больше нравится? Отжимания? Приседания?
Секс определенно был чем-то большим, нежели комплекс изометрических упражнений, хотя если все делать правильно, то может получиться чудесная разминка. Она была в хорошей, очень хорошей физической форме, но проблема заключалась в том, что притяжение земли словно увеличилось вдвое, сковывая конечности. Легкие тоже налились тяжестью.
Она взглянула на свое тело глазами Мигеля — оно было бледным, не считая золотистой сеточки шрамов. Грудь была мягкой, животик слегка округлился — она была вся такая маленькая, хрупкая, беззащитная. Это было прекрасной маскировкой. Не столь искушенные люди часто путали хрупкость со слабостью. Хрупкость могла вызвать у Мигеля защитные рефлексы. Или не могла. В любом случае, тело отвлечет его от ее мыслей и переживаний. Сейчас она не хотела, чтобы он находился у нее в голове. Она откроется ему в самом конце, но сейчас ей необходимо было собраться с мыслями.
«О quam misericors est Deus». Ее внутренний голос часто иронизировал, но всегда говорил правду. Господь действительно творил чудеса. Ее тело было доказательством того, что чудеса существовали. Все болело и было тяжело дышать, но нельзя терять веру, что все будет хорошо. Господь обязательно ниспошлет ей силы на борьбу со злом.
Она тихонько улыбнулась при мысли об этом. Мигель с его отцом не знали о безграничном стремлении этого хрупкого тела залечивать собственные раны — bon Dieu, спасибо тебе за это. Божество явно воспринимало ее как разменную фишку в покере, чтобы поднять ставки в грязной игре со своим сыном. А что касается Мигеля… то его побуждения понять было не так-то просто. Он определенно хотел ее, но речь шла не о сексе. По крайней мере, не совсем о нем. Он мог сбежать, уклониться от противостояния. Возможно, все дело было в чувстве вины и в нежелании выставить себя трусом, но она подозревала, что помимо этого у него могли быть еще более сильные мотивы — что-то, чего он хотел так отчаянно, что наконец решился уступить своей вампирской природе. Со временем она выяснит, что им движет.
Она провела руками по его спине, отмечая шрамы вдоль позвоночника — неприметные для глаза, но пробуждающиеся от ее прикосновений вместе с остальными пещеристыми тканями его тела. Шрамы были круглыми, слишком большими для иглы нормального диаметра. Они не были похожи на послеоперационные швы, скорее на пулевые отверстия.
Или колотые раны. И она внезапно поняла, кто мог их оставить. «Наверное, божеству пришлась по вкусу цереброспинальная жидкость», — предположила она, и ее передернуло от отвращения.
Мигель вздрогнул от ее прикосновения. У обоих удовольствие слишком тесно граничило с болью.
Он снова потянулся было к ее медальону, но она ударила его по руке.
— Не трогай, — сказала она. Но вышло как «е-оай». Она попыталась послать ему мысленное сообщение, но подумала, что это сложно будет объяснить. Она должна была дать ему понять, что если огни Эльма ударят по ней, то нужно будет направить язык пламени туда, где от него будет больше всего пользы.
— Тогда приступим, — прошептал Мигель. Волосы у него на теле шевелились от растущего статического напряжения. Его глаза были дикими и прекрасными, и ее душа отчаянно желала, чтобы он хоть на мгновение стал частью ее.
На миг оба задержали дыхание и застыли. Эта короткая передышка, для него связанная с боязнью неизвестности, а для нее — со страхом возможной смерти, сделала секундное промедление таким же сладким, как последний глоток воздуха для человека, приговоренного быть сброшенным за борт.
Последний взгляд на Мигеля — и вот она отдалась собственному желанию, позволила ему ослепить себя и его посредством находящегося между ними божества. Умом она понимала, что влечение подобной силы было разновидностью рабства, пусть и временного, но на этот раз он не заманивал ее в свои силки. Она сама пришла сюда и, целиком подтверждая слова, сказанные божеству, принимала на себя всю ответственность поступка. Должно быть, глупо было позволять себе так трепетно его касаться, так близко принимать его внутреннее «я». Она получала удовольствие сначала от его боли, а потом от довольного урчания, которые не были заранее расписаны как по нотам, а были прекрасны, чисты и, что уж совсем редко случается, искренни. Она просто жадно ловила каждое его прикосновение. И сама не хотела отрываться от него, его темных волос, разметавшихся по сильным плечам, его мощной, покрытой шрамами спины, его длинных мускулистых ног и его восхитительного мужского достоинства, которое так чутко реагировало на ее прикосновения. Но больше всего ей нужно было не оставаться одной. По крайней мере, не сейчас. И не навсегда. Душу холодил страх от сделанного шага, и ей нужно было срочно согреться в пожаре страсти, какой бы быстротечной она ни была.