У подножия стелы лежали цветы. Я подошла и уставилась на мужественное лицо защитника ленинградского неба. Летчик, в свою очередь, начисто меня игнорировал — он упорно смотрел поверх моей головы и деревьев — в небо и только в небо. Наверно, ему обещали подвезти оттуда туловище, руки-ноги и все остальное. Но это — в случае летной погоды, а сегодняшние атмосферные условия к полетам, прямо скажем, не располагали.
— Что, дочка, одна гуляешь?
Я обернулась и расплылась в улыбке: из окна машины на меня смотрел давешний усатый милиционер, гроза аллейных маньяков-велосипедистов.
— А я вас помню, товарищ сержант.
— Да? Откуда же?
Он грузно спрыгнул на землю и встал рядом, разминая папиросу.
— Мы с вами тут уже встречались, вон там, в аллее.
Усатый всмотрелся и тоже заулыбался:
— Как же, как же… с собакой, правильно? Без намордника.
— Верно! — кивнула я.
Мент щелкнул зажигалкой.
— Где ж собака?
— Дома осталась… — Я наклонилась посмотреть на букеты. — Это кто ж сюда цветы носит, да еще в дождь?
— Носят… — неопределенно отвечал усатый, выпуская облако табачного дыма. — Школ вокруг много, шефствуют. Когда учебный год, так и вовсе по десять раз на день. А сейчас меньше… лето, каникулы…
В машине щелкнула, захрипела-заговорила рация.
— Семеныч, вызывают! — позвал из кабины напарник сержанта.
— Ну так ответь! Доложи обстановку… — с досадой откликнулся тот и подмигнул мне: — Молодые, всему учить надо.
Я ответила мудрой сочувственной усмешкой: мол, кому, как не мне, старику, понять другого старика…
— А вы что, тут каждый день стоите?
— Почти каждый. — Усатый еще разок затянулся и тщательно затоптал окурок — Приказ есть приказ, дочка.
— Ловите кого-нибудь? — невинно осведомилась я.
Он усмехнулся.
— Уже поймали.
«Ничего себе! — подумала я. — Так-таки и поймали?»
Это становилось интересным. Неужели сосновский маньяк действительно пойман? Почему тогда полковник ничего не сказал мне об этом? Может, просто не успел? Может, убийцу поймали вчера или даже сегодня утром?
— Значит, поймали… — произнесла я вслух. — И кого же?
— Тебя, — спокойно ответил мент.
В следующее мгновение он взмахнул рукой, мир крутанулся перед моими глазами, небо слилось с землей, мелькнули верхушки деревьев, и наступила темнота.
Очнулась я в полном параличе — в жутком чувстве, будто от меня остался один только мозг, а тело не действует вообще. Сильно болела голова; я попробовала повернуть ее — мышцы шеи работали, а вот затылок немедленно отозвался пульсирующей болью — по-видимому, там набухала здоровенная шишка. Но почему я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой? И где я нахожусь?
— Семеныч, мяско-то ожило, — сказал кто-то невидимый мне. — Можно приступать.
— Долго она что-то отдыхала, — ответил знакомый голос усатого мента.
Сбоку послышался смешок — это был кто-то третий. Я скосила глаза: на меня, умильно улыбаясь, смотрел круглолицый парень в милицейской форме с погонами рядового.
— Долго ли, коротко, а ожила. Ты, Семеныч, вдарить умеешь.
— Ну так, — теперь усмехнулся усатый. — Нам ведь дохлая ни к чему. Дохлая нам без интересу. Мяско хорошо, когда свежее.
— И шустрое, — подхватил первый. — Когда начнем-то?
— Слышь, Петюня, не терпится ему, — благодушным тоном проговорил пожилой мент. — Ох, молодежь, молодежь…
— А чего терпеть-то? — возразил первый. — И так больше недели голодаем. У меня уже первотоксикос начался.
— Чего? — переспросил Семеныч.
— Первотоксикос. Когда яйца ломить начинает.
Семеныч рассмеялся:
— Ну, ты скажешь, Копцов. Слышал звон, да не знаешь, где он. Спермотоксикоз это, понял? От слов «сперма» и «токсикоз». А ты — «перво»… ну при чем тут «перво»?
— При чем, при чем… — сердито отвечал первый. — Больно умный ты, Семеныч, начитанный. При том, что сперва яйца ломит, а потом на стену лезешь, вот при чем. Ты что, меня специально заводишь? Давай уже натянем ее по разику, а разговоры будем потом разговаривать…
Я слушала эту содержательную беседу, и постепенно до меня доходила жуткая серьезность моего положения. По-видимому, я находилась внутри милицейской машины. Я лежала на скамье, прижатая к ней как минимум тремя ремнями и обернутая несколькими слоями полиэтиленовой пленки. За то время, пока я пребывала в отключке, эти свиньи сорвали с меня всю одежду и голой завернули в какой-то прозрачный кокон. Меня едва не стошнило от мысли, что эти твари касались моего тела своими мерзкими лапами. Но это наверняка выглядело райскими утехами по сравнению с тем, что предстояло мне в самом ближайшем будущем согласно их садистскому ритуалу. Я ведь видела фотографии жертв этой развеселой компании…
— Больно начитанный, говоришь? Больно умный, говоришь? — переспросил усатый мент, сидевший на месте водителя. — Дурак ты, Копцов. Тебе лишь бы засунуть, а там хоть трава не расти…
Третий, примостившийся на боковой скамье рядом со мной, вдруг хлопнул в ладоши и громко заржал.
— Ты чего, Петюня?
— Так это… — выдавил он, заходясь от смеха. — Если Копцов куда засунет, там точно трава не вырастет…
Двое других поддержали Петюню ответным ржанием.
— Ох, молодежь, молодежь, — с отеческой интонацией проговорил Семеныч. — Где б вы без меня были…
— Где-где… Жарили бы ее сейчас, как положено, вот где, — отозвался Копцов.
— Я ж говорю, дурак. Сегодня цветы сколько раз приносили?
— Один, — ответил Петюня.
— Вот то-то и оно, что один, — подтвердил усатый. — Значит, должны еще раз принести. А теперь сами подумайте: заявляется сюда целая делегация, а мы тут с мясцом развлекаемся. А мясцо, как вы знаете, молча не лежит. Ну, и хорошо ли получится?
Два младших мента молчали, обдумывая сказанное. Я снова безуспешно попробовала шевельнуться — ремни и пленка не позволяли двинуть и пальцем. Нет сомнений, здесь отработано все, до самых последних мелочей. Вот вам и объяснение, почему никакие патрули не могут поймать этих сволочей: они сами по себе — патруль! Туг ведь еще вот что: если бы маньяком был просто один из ментов, то его товарищи рано или поздно заподозрили бы неладное. Но когда единой бандой выступает целая группа, отдельный патруль, заметить что-либо практически невозможно… Кто бы мог предположить, что роль маньяка-одиночки возьмут на себя сразу трое?! Они исполняют свой садистский ритуал внутри глухо запертой машины посреди дневного парка, и людям вокруг даже в голову не приходит, какие ужасы совершаются в сотне метров от играющих детей и мамаш с колясками.