– Он хочет небось, чтобы у нее вид на жительство был, чтобы не расставаться, – предположила Наташа.
– Да сделаю я ей вид на жительство и так, – пробурчал Андрей. – Надо с отцом поговорить. Ну, он с дуба рухнул или что? В рот же ничего нельзя взять, жир один. Ноги протянет с такого харча. А еще это курево! С виду гренадер, взгляды солдафонские, прости Господи!
– Чего он в ней нашел-то все-таки? – с зевком спросил Леша. – Вот даже интересно.
– Да страх свой, – отмахнулся от него Андрей, – страх свой баюкает, умирать не хочет.
Обычно, когда Майя шла к ЮГ, она заклеивала перепонку между безымянным и мизинцем пластырем, чтобы нечаянно не испугать его, но тут решила, что больше скрывать не будет. К тому же она закончила вышивать ему в подарок белую салфетку с грушей и его инициалами – подарит, протянет и невзначай покажет. Ну это уж не какое-то страшное уродство, так что он должен знать.
На встречу с ним она собиралась ловко, здоровье не беспокоило уже несколько дней, давление пристойное, колено, нывшее после визита гостей, утихло – вот что значит морской воздух и позитивные эмоции. Договорились встретиться у церкви.
ЮГ пришел встревоженный.
– Что случилось? – строго спросила Майя. – Сердце?
– Да нет, Получанкин, – нервно ответил ЮГ.
– А кто это и что он? – Майя говорила голосом инспектора кадровой службы: возник человек – нужно определить его место.
– Получанкин? Да ближайший дружок Привалова, все не угомонится. Статейку накрапал в «Независимую», да так все переврал… Я письмо ему с утра написал. Надо иногда людей на место ставить.
ЮГ понимал, что надо бы сейчас поговорить о чем-то другом, рассказать Майе, в каком восторге от нее сыновья и невестка, обнять ее в конце концов, ведь невеста, но он не мог – сердце колотилось в висках от ярости.
– А всё почему? – не унимался ЮГ. – Опять в депутаты прет, не тонет он в воде и в огне не горит. Скотина такая. И что он пишет!
Осекся.
Достал платок и высморкался.
Майя взяла его под руку, и они двинулись на набережную к тамарискам.
– А тебе-то что? – недоумевала она.
– Да все ему лучшее должно быть по жизни, понимаешь? Через вранье, через подлость.
– Успокойся, пожалуйста, – мягко сказала Майя, – вот посмотри, я вышила тебе платок.
Он взял платок, посмотрел на него невидящими глазами, дежурно поблагодарил и пихнул в карман.
Майе стало обидно.
– Ну и чего? Прет в депутаты, а тебе-то чего? Ты тут, он там.
– Про него правду надо рассказать, вот что. И я должен это сделать. Он всю жизнь рядом ошивался, он защитился на моих результатах, а меня прокатили. Я давал по разработкам два-три годовых плана, а его сделали завотделом. Как перестройка началась, он сразу в бизнес скакнул, на молодой девушке женился, к моему Андрюшке прилип, дела с ним делал… В результате он – депутат, а Андрюшка в Ницце прячется, в Россию вернуться не может.
– Чего же они натворили?
– Поставляли, когда СССР развалился, детали, комплектующие, оборудование, в том числе и для нефтянки. Связи-то рухнули, а они их заново отладили. Ездили по заводам, договаривались…
– Я все равно не понимаю в этом, Юрий Григорьевич, ты прости меня, у меня к тебе свой разговор был.
– И вот эта гнида теперь, – продолжал ЮГ, – опять переизбраться хочет. Я в газету напишу, я решил. Чтобы уголовное дело на него завели.
– А что тебе-то? Тебе-то что?! – почти что закричала Майя.
– Сатисфакция. Да если б не он, я бы сейчас…
– Посмотри лучше, что у меня есть! – Майя вытянула вперед руку и расставила пальцы на левой руке. Солнце как раз падало в нужное место, и перепонка между мизинцем и безымянным светилась, как кремлевская звезда.
ЮГ опешил.
– Что это? – с ужасом спросил он.
– Такая у меня особенность. Ничего в ней страшного нет, рудимент. У кого-то в копчике лишний позвонок, у всех людей аппендикс есть, а у меня вот перепоночка. Ты не разлюбишь меня из-за этого?
ЮГ мгновенно забыл про Получанкина и расплылся в улыбке. Он схватил Майю за руку и принялся ее целовать.
– Милая моя, милая, ну какие глупости! Мне даже нравится, мило как, трогательно. – Он достал из кармана платок с грушей, поцеловал и его.
– А ты уверен, что нам лучше жить здесь? – вдруг спросила Майя. – Может быть, поедем в Москву, погуляем по местам молодости? Я познакомлю тебя с подругами…
Но ЮГ вспомнил опять про Получанкина и снова забеспокоился.
– Нет уж, давай жить тут, в этом раю. Пускай он там один в Думе заседает. Посмотрим еще, кто кого переживет. Сердце-то у него не лучше моего, но скрывает, собака. Вот про это тоже напишу. Чтоб ему пусто было!
Майя делано рассмеялась:
– Ну спасибо Получанкину, что мы с тобой будем испанцами. Разве это не победа? Он там на заседаниях, а мы тут на свободе… Я купила таких ниток! Хочу вышить скатерть для обеденного стола. Ты какой хочешь рисунок, Юрочка?
Они дошли до главного кафе на набережной Ла-Кончи с белыми коваными решетками начала двадцатого века, уселись у самого океана, заказали – она чизкейк со смородиновым сиропом, он чипсы и пиво – и принялись строить планы.
– Так вот, мои от тебя в восторге, я уже говорил тебе.
Он глядел на ее растрепавшиеся от ветра волосы, крупный нос и губы, глядел на ее левую руку, таящую перепонку, и чувствовал к ней нежность и даже вожделение.
– Знаешь, я думал, что никогда не подойду больше к женщине, буду пахнуть лекарствами и сходить на нет.
Однодневная серебристая щетина, светлые ресницы и веснушки от весеннего солнца молодили лицо, отеки под глазами ушли, и он показался ей совсем неопытным, начинающим еще ухажером. Майя опустила руку поверх его руки в каких-то смешных рыжих пятнышках и ответила:
– Я тоже думала, что ничего у меня больше уже не будет. Да и не было у меня ничего. Мужья – одно название, Соня умерла, незачем было жить. Я очень постараюсь, дорогой мой, сделать тебе жизнь порадостней. Буду приносить тебе вечером чай, печь шарлотку. Хочешь? Скажи, хочешь?
Он кивал, куда-то мысленно плыл с ней. Она доела чизкейк, он допил пиво.
– Знаешь что, – вдруг сказала Майя, – давай-ка мы с тобой полностью переделаем твою квартиру? Новая жизнь – новый дом. Там же такой простор для фантазии. И нас теперь будет двое, мне нужен свой угол.
Он заказал еще пива, она еще зеленого чая с мятой, они попросили ручку и бумажку и принялись планировать, чертить.
– Я полжизни прожила одна, – начала Майя, – я закоренелый холостяк.
Он победно улыбнулся и глянул на нее с прищуром: