— Слышь, Вась, а она взорвется? Старая ведь…
Граната и вправду была старая и больше всего походила на консервную банку с ручкой, торчащей из торца.
— Старый бух лучше новых двух, — авторитетно заявил Дуб и выдернул чеку.
Упав на обильно посыпанный сухой прошлогодней хвоей и шишками песок, они смотрели, как граната, кувыркаясь в воздухе, по крутой дуге ушла вверх и упала в воду метрах в двадцати от берега. Затем озеро извергло из себя фонтан воды пополам с илом и какими-то темными клочьями. От взрыва заложило уши, а сверху на головы приятелям посыпались шишки и мелкий мусор.
— А ты говоришь… — снисходительно протянул Дуб, вставая и отряхивая колени. — Иди, собирай.
Сверху было хорошо видно, как на волнах, поднятых взрывом, белея животами, во множестве покачивается рыба. Гикая и свистя, окончательно оживший Митяй бросился к берегу, катя перед собой большой черный бублик тракторной шины. Сдернув одолженные Дубом штаны, он погрузился на свое импровизированное судно и, энергично загребая доской, устремился к середине озера, где, как ему казалось, рыба была покрупнее. Между коленями он зажимал мешок из-под удобрений.
Дуб тоже разделся и вошел в воду по грудь, собирая оглушенную рыбу и брезгливо морщась, когда холодные рыбьи тела касались живота и груди. Мешки споро наполнялись, и бизнес, похоже, удался на славу. Одной пол-литрой она от нас не отделается, подумал Митяй о продавщице Людке. Тут, поди, литра на полтора потянет, если не на все два.
Он взглянул на Митяя, чтобы проверить, как у того идут дела, и увидел, что его напарник, подваживая доской, тянет из воды что-то непонятное. Зацепив это что-то рукой, Митяй вгляделся и тут же бросил эту непонятную хреновину, и не просто бросил, а оттолкнул изо всех сил, словно она его укусила. Выронив мешок с рыбой, он начал с лихорадочной скоростью и совершенно бестолково загребать воду доской, отчего волчком закрутился на месте, но быстро сориентировался и направил камеру к берегу, работая своей дубиной, как чемпион мира по гребле на каноэ.
— Эй, мудила, рыбу потерял! — закричал ему удивленный Дуб, но осекся, разглядев лицо приятеля.
Лица, как такового, не было. Вместо него на Дуба глянуло бледное пятно, на котором только и можно было разобрать, что глаза, вытаращенные так, что, казалось, они вот-вот выскочат из орбит и двумя пулями полетят прямо в него, Дуба, да перекошенный от ужаса рот, который, похоже, пытался и не мог что-то выкрикнуть. Это было так жутко, что Дуб, не успев даже сообразить, что к чему, круто развернулся и ринулся к берегу, с брезгливым ужасом отпихивая в сторону попадавшуюся по пути дохлую рыбу. Однако, когда воды стало по колено и угроза, исходившая из темных глубин озера, теоретически миновала, он остановился и немного пришел в себя. У него мелькнула мысль, что на Митяя напало какое-нибудь водяное чудо-юдо или, по крайней мере, сом, но Митяй уже был тут как тут и, не говоря ни слова, метнулся мимо Дуба к берегу.
Дуб, которому все это надоело и было до смерти жаль потерянной рыбы — он все еще видел медленно дрейфовавший посреди озера полузатопленный мешок, поймал Митяя за холодную скользкую руку, рывком развернул его к себе и заорал прямо в перекошенную белую физиономию:
— Да опомнись ты, урод! Что там такое?
Митяй несколько раз судорожно хватанул ртом воздух, совсем как вытащенная из воды рыба, потом глаза его немного прояснились, и он заголосил, срываясь временами на совершенно неприличный бабий визг:
— Мертвяк. Там мертвяк в целлофане! Линяем отсюда.
— П… в целлофане! Ты что, на белого коня сел? Какой мертвяк?
— А я у него фамилию не спрашивал, — постепенно приходя в себя, но все еще конвульсивно вздрагивая, сказал Митяй. — Охота тебе, так сплавай, спроси. Вроде мужик. Я на него как глянул, думал, тут мне и конец. Синий весь, раздутый… Слушай, Дуб, а может, это мы его… гранатой?
— А в целлофан он сам завернулся? Так там точно жмурик?
— Век воли не видать.
— Твоя правда, Митяй. Хрен с ним, с мешком. Рвем когти.
Егерь местного лесничества Иннокентий Андреевич Лопатин, в обиходе именуемый не иначе, как дядя Кеша или просто Кеша, обходя свой участок, услышал приглушенный расстоянием и стволами деревьев взрыв. Поначалу он решил, что это начинается гроза, но небо, хоть и было пасмурным, на грозовое никак не походило. Он пожал плечами и продолжил было свой обход, но тут до него дошло, что звук, похоже, был со стороны Белого озера, а коли так, то наверняка кто-то там баловался со взрывчаткой.
Дядя Кеша был егерем старой закваски, и хоть ангелом себя назвать не мог, баловство такого рода не любил и баловников таких ущучивал со всей строгостью. Одно дело спустить налево несколько стволов, которым все равно уже давно пора на дрова, а деньжата вместо государственного кармана положить в собственный — кто в наше время без греха! Другое же дело — губить тварь живую смеха ради, из-за пьяного куража. Или вот как сейчас — шарахнули, наверное, в реку килограмм-другой взрывчатки, потом соберут то, что покрупнее, и поминай как звали. А озеро — оно озеро и есть. Не море и даже не река. И не Байкал какой-нибудь, между прочим. Маленькое оно, Белое озеро. Когда-то в нем снова рыба разведется?
Так что дядя Кеша, хоть и трудновато ему было на старости лет, бегом кинулся туда, где оставил свой «Урал». Мотоцикл тоже был не первой молодости, но завелся с пол-оборота, словно разделял он дяди Кешины чувства и готов был всячески содействовать…
Прибыв на Белое озеро, дядя Кеша браконьеров на месте преступления, конечно, уже не застал, хотя и очень на это рассчитывал. Было это странно, поскольку с момента взрыва прошло минут двадцать и никак не больше. На песчаной косе, отделявшей — озеро от дороги, старый егерь без труда обнаружил следы мотоцикла с коляской, отпечатки босых и обутых ног, пару оброненных плотвичек и, что было уже совсем странно, потерянный, как видно в большой спешке, корявый, весь в засохшей грязи, кирзовый рабочий ботинок без шнурков.
В учиненном безобразии местный старожил дядя Кеша немедленно заподозрил закадычных дружков-алкоголиков из деревни Бор — Ваську Дубовца и его приятеля Митяя Лаптева. О том, что браконьеры были не из приезжих, красноречиво свидетельствовал обнаруженный дядей Кешей башмак. У Дубовца был мотоцикл, каким-то чудом еще не пропитый и даже сохранивший способность передвигаться без посторонней помощи. Кроме того, Дубовец часто хвастался по пьяной лавочке якобы припрятанной где-то гранатой, угрожая взорвать сельсовет. Правда, участковый сержант Комаров, сколько ни тряс Ваську, гранаты этой так и не нашел, и решено тогда было, что Дубовец просто куражится. Теперь же выходило, что граната все-таки была.
Вспомнив про Комарова, дядя Кеша припомнил кое-что еще, а именно пришла ему на ум рация, все это время мирно пролежавшая на сиденье в коляске мотоцикла. К этому нововведению дядя Кеша еще не вполне привык, так что в суматохе забыл про него напрочь. Обругав себя старым пнем, он откинул полог коляски и, взявши рацию, вызвал Комарова.