— Дать в рыло надо уметь, — сказал Илларион. — Умеете?
— Дать в рыло можно по-разному, — пожал плечами его собеседник. — Кстати, из пистолета я стреляю неплохо, пять лет тренировался.
— Пистолет у меня один, — сказал Илларион, — да я и не собираюсь устраивать стрельбу. Просто надо забрать одну вещь, и я не совсем уверен, что там не окажется других желающих.
Тут ему подумалось, что тащить из болота увязший «опель» гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд. Конечно, впутывать в это дело постороннего не стоило, и уж если и брать кого-то с собой, то никак не этого лохматого философа, а хотя бы проверенного Славу Родина, но Родин уехал, а этот парень был технарь Божьей милостью, что очень даже могло пригодиться. В конце концов, работать и стрелять в одно и то же время немного неудобно…
— Ладно, — сказал он «Леннону», — садись.
Тот без лишних слов запрыгнул в машину, и Илларион погнал «лендровер» прочь из города.
— Зовут-то тебя как?
— Васей, — немного смущенно ответил «Леннон».
Илларион удивленно покосился на него.
— Шутишь?
— Почему же это я шучу?
— Да ты не обижайся. Просто на Васю ты совершенно не похож.
— А на кого я похож?
— На Джона Леннона.
— Я старался, — сказал Вася. — Только все равно не помогает.
— В каком смысле?
— У девушек сейчас другие кумиры.
— Да, брат, плохо твое дело. Киркоров-то повыше. Значит, с тем, чтобы подарить миру гения, пока загвоздка?
— Пока. Но это дело времени.
— Может, ты все-таки вылезешь? А то ведь мир может так и не дождаться твоего подарка.
— Что вы меня все пугаете, гражданин начальник… Могу я хотя бы узнать, что вы такое затеяли? Как непосредственный участник готовящегося действа…
— Можешь, друг Василий. Сейчас поедем на одно болото и вытащим из него утонувшую машину.
— И что?
— И посмотрим, что в ней есть.
— Труп?
— Я слышал, кто-то вырос чуть ли не в прозекторской.
— Я просто спросил.
— Да нет, вряд ли там есть труп. Хозяина машины убили в другом месте. Нам нужно попытаться найти то, что он вез.
— А что он вез?
— Кабы знать…
— Интересное кино, — сказал Вася-«Леннон». — Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что… А где это ваше болото?
— Недалеко от одного дачного поселка… Ты про Рахлина слыхал?
— Про генерала? Слышал… Это что же получается — мы туда едем?
— Туда.
— То-то я сразу подумал: чушь какая-то, жена генерала застрелила… Вот оно что.
— Голова, — похвалил Илларион. — Кстати, голова, у тебя как с сигаретами?
— Последняя.
— А у меня и того нет. Вон магазин. Я схожу за сигаретами, а ты будь хорошим мальчиком и ничего не трогай.
— Хорошо, папочка…
— Если позвонят, — кивнул Илларион на лежавший поверх приборного щитка телефон, — трубку не бери. Пусть думают, что я умер.
— Пусть думают. А позвонить можно? Надо одну встречу отменить.
— А ты говоришь, что девушки не любят.
— Должен же я что-то говорить!
— И то верно. Только лишнего не говори.
— Обижаете, гражданин начальник.
— А ты не обижайся… На обиженных воду возят.
— А кто обижается?
Илларион остановил машину и скрылся в магазине. Его спутник набрал номер и минуты две беседовал с какой-то Лялей в своей обычной шутовской манере. Пока он этим занимался, мимо медленно проехала милицейская машина. Головы сидевших в ней гаишников как по команде повернулись в сторону «лендровера». «Леннон» обворожительно улыбнулся им и приветственно помахал рукой. Гаишники отвернулись, и «луноход», фыркнув, набрал скорость и свернул за угол.
Когда Илларион вернулся, «Леннон» все еще болтал, оживленно жестикулируя. Увидев Забродова, он сделал в его сторону извиняющийся жест и быстро закруглил разговор.
— Все, малыш, — сказал он, — мне пора. Целую в попку. Сама ты дурочка.
Он отключил телефон и с немного виноватым видом вернул его Иллариону.
— Все зло в мире от женщин, — оправдываясь, сказал он. — Во всяком случае, почти вся нервотрепка. И подавляющее большинство бессмысленных вопросов, добавил он, подумав.
— Например? — спросил Илларион, запуская двигатель и отъезжая от тротуара.
— Например: куда ты едешь? Или: а зачем тебе туда надо? Что может быть бессмысленнее этих вопросов после того, как я сказал, что у меня неотложное дело? Отвечаю сразу: бессмысленнее этих вопросов может быть только вопрос, есть ли у меня другая женщина.
— По-моему, вполне естественный вопрос, — пожал плечами Илларион.
— Я где-то читал, что то, что наиболее естественно, наименее всего приличествует существу, наделенному разумом… Я не говорю, что этот вопрос неестествен. Я говорю, что он бессмыслен: если у меня есть другая, я этого не скажу, а если я скажу, что нет, мне не поверят… Так какой смысл спрашивать?
— Резонно. Так что же ты ответил?
— Что у нее красивые глаза.
Илларион рассмеялся. Мимо тянулись бесконечные пригороды, микрорайоны, глухие заборы ремонтных мастерских и непонятных заводов, проложенные поверху теплотрассы и трубопроводы — пыльная изнанка большого города, вечно замусоренное царство плохо налаженного транспорта и ежедневной восьмичасовой каторги, отбываемой ради московской прописки. Несмотря на ранний час и начало рабочей недели, навстречу то и дело попадались подвыпившие работяги.
— На работу, как на праздник, — прокомментировал «Леннон». — Мой папахен тоже всю жизнь так проработал: наденет спецовку, нарисуется перед мастером, а потом через дыру в заборе и — к пивной бочке. В обед, само собой, чего покрепче, ну а после работы — святое дело…
— И что?
— И ничего. Возвращался с работы — мы тогда недалеко от железной дороги жили — и шагнул прямо под электричку. Когда мы за ним в морг приехали, от него все еще водкой разило… Или мне тогда показалось?
— Думаю, показалось, — сказал Илларион. — И как вы с матерью это пережили?
— Ну, праздновать мы, конечно, не стали — неудобно все-таки. Но вздохнули посвободнее. Мне тогда уже пятнадцать было, все понимал. В этом возрасте все все понимают.
— А теперь?