– Кормилица ты наша! А кто ж сглазил?
– Кто человеку первый враг? Мир да сосед…
Он достал из кармана бутылку и, запрокинув голову, вытянул ее до дна. Сел на траву, свернул цигарку.
– В плену не чаял, как домой утечь, на избу свою хуч глазком глянуть. А дома-то злей тоска… Эх, убил бы! – Он застонал, стиснув зубы. – Третий день пью, одна чернота разливается.
– Ты бы чего покушал… Шти на печке тепленькия.
– Я как с плену домой уходил, в Расею, хозяйка на всю деревню выла… – помолчав, заговорил он. – Сулила, уговаривала. Имению на тебе отпишу, богатый будешь…
– Вы с ей жили, что ли?
Он угрюмо усмехнулся:
– Она без мужика, я без бабы. Цельный день по хозяйству, однех коров двенадцать голов… А ночью-то… пузо зябнеть.
Опять ее одолевала слабость, испарина покрыла лоб. Варвара шагнула к колодцу, завертела ручку. Ворот пронзительно визжал.
– Я до тебе в гости пришел, а ты меня не привечаешь. Энто порядок али как? – проворчал он. – Посиди со мной. Погутарь… Баба ты приглядистая, ишо не прокисши. Не кривая, не конопатая.
Она пожала плечами и села:
– Об чем гутарить?
– Об чем люди гутарють? Пошто мужик до бабы ходить?
– Энто как же? – Она поджала губы. – Ночевать, что ль, до меня пришли?
Она засмеялась, дернулась встать, но Лебеда с неожиданным проворством схватил ее за плечо, опрокинул:
– Ай не люб?
Она завертелась ужом, отчаянно отбиваясь. Он больно заломил ей руку, но она вырвалась и вскочила на ноги:
– Ступай проспись, Давыд Лукич. Авось дурь выйдеть…
Из землянки вылезла румяная со сна Палашка.
Лебеда подобрал окурок, не спеша раскурил. Посмотрел на свет пустую бутылку. И так шваркнул ее о колодезный сруб, только брызги сверкнули. Палашка, сладко зевнувшая, застыла с открытым ртом.
Варвара вылила воду в ведро и пошла на огород.
По дороге, мелькая за кустами акаций, торопливо хромал Лебеда. Она села на землю и горько расплакалась.
Прибежала Палашка и, глядя на нее, тоже заревела.
– Сестренку принесу зимой, а то братца, – утерев слезы, сказала Варвара. – Оченно муторно, должно, парень… Хошь братишку?
– А кормить его чем? – Палашка задумалась. – Самим исть нечего…
1920
С мешком на спине, с дитём на руках Варвара идет по заснеженному большаку. На горке она останавливается передохнуть.
Внизу за голыми тополями лежит большое степное село, вьются дымы над избами.
Хозяин, седоватый, еще крепкий мужик, мнет в руках лоскут ситца в цветочек, отодвинув невесток, идет к окну.
– Сколь у тебе есть? – строго спрашивает он.
– Вам сколь нужно?
В избе тесно от народа, шныряют ребятишки, поросята, старуха сидит на конике. С лежанки свесила ноги больная девушка с одутловатым лицом.
– В точь как у Саньки Оглобли юбка, – мечтательно говорит баба помоложе. – Только у ей тута лазоревое…
– И ничуточки, у ей вовсе огурцами, у Саньки…
– А посветлей нету?
– Ширшина какая?
– Аршин пять вершков, – сухо говорит Варвара.
– Аршин бы шашнадцать… – подняв глаза к потолку, прикидывает старшая невестка. – И бабам всем, и ребятишкам. Убогой я б рубаху справила…
– Да у ей столько нету, – бурчит хозяин. – Деньгами почем просишь?
– Какой ты, батюшка… – Она с досадой разматывает платок, перехватывает одеяло с ребенком. – Товар фабричный, не ндравится – к другим пойду…
Обе бабы с деланным безразличием смотрят на хозяина. Он хмурится.
– Вон Федька Сухоногий со Ржаксы приехал… За фунт масла аршин ситцу дають. А тута цельная скотина…
В сарае Варвара не могла налюбоваться на могучую холмогорку с пятном во лбу.
Старшая невестка отпихнула голенастого теленка и стала тормошить лежавшую на подстилке коровенку.
– Вставай, Пеструня, покажися… Пеструхой кличем. Пеструнюшка, ну куды собралася? Стой, сатана!
– Чегой-то она пужается?
– Дак обвыкнеть, не кошка…
– А энта? – Варвара показала на холмогорку.
– То Звездоня, красавица наша, надёжа…
Варвара похлопала коровенку по худой шее, та шумно вздохнула и отвернулась.
– И мосластая…
– Ай ты ее резать собралася? Молочко-то на, спробуй, энто ейное, Пеструхино утрешнее…
В горнице Варвара сказала:
– Хозяин пущай погуляють…
– Энто ишо зачем? – насторожился мужик.
Она переглянулась с бабами.
– Ступайте, батюшка, – засмеялась меньшая невестка. – Одёжу ей скинуть надоть. И Мишатку заберите.
– На мне товар, – подтвердила Варвара.
Хозяин, ворча, ушел с мальчишкой на двор.
Пока она разоблачалась, стаскивала с себя лысую овчину, до лоска вытертую плюшевую кофту, ребенок мяукнул и заворочался в одеяле. Старуха взяла его, потрясла, он раскричался.
– Горластый… Звать как?
– Кузьмой… – бормотала Варвара, кружась на месте волчком. – Его теперя нипочем не унять, исть хочеть.
Ситец разматывался, разноцветное сияние разлилось в горнице. Бабы ахали. Громыхнула дверь, Варвара в чем мать родила юркнула за печку, ворвался хозяин в панике, замахал руками:
– Заховать все! Накроють щяс! Мигом!
Тараторя все разом, бабы путались в ткани и натыкались друг на друга.
– Чортовы бабы! – шипел мужик свирепо. – Беспременно с вами вляпнешься…
В сенях топали, стряхивая снег, высокий военный и черный, как цыган, унылый мужик с портфелем.
– Малой-то откудова? – Мужик повертел головой, как будто принюхивался длинным крючковатым носом. – Ты, што ль, Михална, согряшила?
– Тьфу, дурак, – сказала старуха.
– Давно не видалися. – Молодая невестка повела плечами. – Соскучился, залётка?
Мужик прошелся по горнице, посматривая по сторонам недоверчиво, словно ждал подвоха, ткнулся за печку. На лавке, едва успев покрыться платком, Варвара совала грудь ребенку, а он выплевывал и ворчал.
– Кто такая? Чего тута позабыла?
– Ты ишо в чугуны к бабе нос свой поганый усунь, – рявкнул хозяин. – Крестница моя с Уварова, в гости проведать пришла…
Носатый постоял, не сводя с него проницательного унылого взгляда, и криво усмехнулся:
– Все брешеть. Чегой-то обтяпать собрался. Не сумлевайся, товарищ Калнынь, – обратился он к военному. – Тута их никто не обидить. Семья считаются середняцкая, а по правде – чистое кулачье. Коней в извоз держали…