Кто-то свистнул и закричал:
– Фантомас!
Из-за сарая в глубине высунулась голова.
– Игоря позовите, – крикнул Петя.
Голова скрылась, не ответив. Пес все стервенел.
Появился парень в майке и пошел к калитке, прихрамывая, раскрыв дамский зонт в пестрых цветах. Петя узнал косящий по сторонам угрюмый взгляд из-под нависших бровей, увидел кровоподтек и распухшие губы.
Разделенные забором, они молча хмуро рассматривали друг друга. Петя вытащил из-за пазухи сверток, протянул парню.
– Чего надо? – с угрозой сказал тот, косясь на сверток, но не брал, газета быстро намокала. – Собаку-то спущу, он тебя пощекочет, – пообещал он.
– Кретин! – рявкнул Петя, судорожно выдергивая из газеты скатанные джинсы. – Тебе же, дураку, тащил, а если ты такой козел…
Парень схватил джинсы, развернул, и Петя зашагал прочь.
– Постой! Ты, фитиль!
Петя остановился.
– Зайди, говорят. – Он открыл калитку, замахнулся на пса:
– Фантомас, а ну в сумку!
Дождавшись Петю, он повел его к крыльцу и тут же, на ступеньках, стянул сапоги.
– Померить надо? – сказал он с ухмылкой и пронзительно свистнул.
Дверь открылась, вылез мальчишка лет четырнадцати.
– Видал, Витек? – Он завернул длинные обшлага, обдернул и подмигнул Пете. – Норма?
Мальчишка, зыркнув на Петю, засмеялся:
– Почем?
– Ничего не надо… – пробормотал Петя, рванувшись к выходу, и пес помчался ему навстречу. – Собаку возьми!
Братья в два голоса заорали:
– Фантомас!
Уже на улице Петя услыхал:
– Э, командир!
Старший стоял у забора под зонтом, ухмылялся:
– Отдашь курточку? За наличные…
Солнце обливает стену, душно по-летнему, спать невозможно и встать нет сил. Воронец распахивает окно:
– Ну, надышали, кони…
В сенях журчит голосок:
– Приглянете, баба Зоя? Я быстренько, мне только к Люське на минутку…
Старуха на кухне гремит посудой, ворчит. В комнату на четвереньках влетает малыш и следом – соседкина дочка.
– Здрасте… – Она заливается краской, хватает ребенка, он орет.
Сонные, невыспанные, они собираются, натыкаясь друг на друга, завтракают хлебом да чаем. Воронец курит у окна, свесившись на улицу, черный чуб его сияет на свету.
А Петя еще валяется.
Пятигорский явился со двора мокрый, розовый, как поросенок, и читает какой-то клочок, должно быть, из сортира.
– Сачкуешь, Картахена?
Петя сладко потягивается:
– Надоело…
– Ага, в Москву охота, – отзывается Воронец.
У ворот сигналит машина. Он перебрасывает ноги через подоконник и исчезает.
Проскурин готов первым, как всегда.
– Шевелитесь…
– Какая еще Картахена? – язвительно спрашивает Середа.
– Город в Южной Америке. А я имел в виду знаменитого пирата Хуана Картахену. Отстань! – отмахивается Пятигорский.
Оставшись один, Петя сползает с лежанки, натягивает штаны. Холмы за окном ясные, в пятнах яркой зелени. Сосны на том берегу еще в тени, сизые, перевитые туманом.
– Сыночек, постереги ребятенка! – Старуха тащит упирающегося малыша. – У меня корова непоеная, а он, черт, орет как укушенный! Я мигом…
Мальчишка рыдал и рвался к дверям. Унять его не удавалось. Бабка не показывалась.
– Баба Зоя, мне уходить надо! – кричал он в окно.
На дворе стояла безмятежная тишина. Взяв малыша, он вышел на крыльцо и сразу увидел у сарая лежащую навзничь старуху, опрокинутое ведро. Он бросился к ней, оставив ребенка. Падая, она уткнулась лицом в траву. Открытый застывший глаз смотрел на Петю. Он пытался ее перевернуть. Разлитое варево уже ушло в землю, парок еще курился. Тут он заметил, что мальчишка добрался до открытой калитки. Он помчался за ним, схватил, тот молотил руками и ногами.
На кухне ему попался булыжник на бочке с капустой. Он засунул малыша в комнату и дверь припер камнем.
Старуха лежала в той же позе. Он думал, что она умерла. Он перевалил ее на спину. У нее шевельнулись губы.
– Баба Зоя! Вы меня слышите? Что сделать, баба Зоя? У вас лекарства есть?
На лице ее выразилось мучительное усилие, но ни голос, ни тело не повиновались. Он поднял ее на руки, отнес в дом, уложил на кровать. Сходил за водой, но пить она не могла, все выливалось на подбородок.
С малышом на руках Петя выскочил на пустынную улицу и затрусил по дороге. Во дворе последнего дома стояли три девушки, они обернулись, и он узнал дочку Таисии.
– Куда ты пропала? Бабке плохо, никого нет, и пацан… Беги туда, я за врачом… Где у вас скорую вызывают?
Она сразу заплакала:
– Ой, я боюсь одна, Люсь, пойдем со мной, а то вдруг она помрет…
Солнце нежарко сияло над сухим асфальтом. Грибные запахи осеннего леса плавали в воздухе. Бежать было легко.
Заслышав сзади мотор, Петя поднял руку, но “москвич”, вильнув, обогнал его и скрылся. Он побежал дальше. Наконец навстречу ему показался из-за поворота самосвал Воронца.
– Ми-ко-ла… – внятно выдавила старуха.
– Никола? Баба Зоя, что ты? – встревожилась Таисия. – Где же его взять, Николу твоего? Он же в Вологде? Забыла.
– Может, телеграмму послать? – предложил Петя.
– Погоди ты помирать, баба Зоя! Может, обойдется еще, а мы сразу – телеграмму. Успеется. Сейчас доктора привезут, укольчик тебе… Еще побежишь.
В глазах старухи была досада. Она упорно смотрела куда-то в угол, потом взгляд ее возвращался к Таисии.
– Угодника, что ли? Николая? – догадалась та. – Вон он на месте, куда ему деться? Чего ты хочешь-то, баба Зоя? За попом, что ли? У нас тут и попа негде взять, сама знаешь. Надо же, в церкву не ходила, а как помирать – попа ей… Дать тебе его, что ли, угодника?
Она сняла со стены небольшую икону в темной рамке, положила на одеяло. Сиплый неясный звук вырвался из горла у старухи, она скашивала глаза вниз, к животу, где лежала икона.
– А, поняла, поняла! – засмеялась Таисия. – Денежки у ей там, ясное дело! А я-то, дура…
Она вытряхнула доску из рамы, оклад не снимался. Петя содрал его, и оттуда выпал сверточек, перетянутый резинкой.
– Мишке двести… – прочла она, разгладив бумажку с каракулями. – Это внуку, в армии он. – Она кивнула на фотокарточку на этажерке. – Послать или когда приедет, баба Зоя? Да ведь, если помрешь, Николай приедет, заберет. Чего тогда делать? Не давать? Ну, гляди. Не дам, спрячу. Не бойся, придет твой Мишка бабку проведать, и все ему достанется до копеечки…