– Обоняние…
– Да, да, обоняние… У нее такой талант от природы, особенная чувствительность к аромату. Перед войной она работала для Коко Шанель. Вы знаете Дом Шанель?
– Духи? – усмехается Люба. – Конечно…
– Да, парфюм… Она очень хорошо зарабатывала у Шанель. Когда арестовали отца, мама четыре месяца была в гестапо. Ей сломали ключицу, она неправильно срослась. И ее талант пропал, она перестала чувствовать аромат…
Входит Чухновский, садится за стол, разливает водку.
– Ну чего ты так заводишься? – вздыхает Зинаида Пална. – Чего ты нервничаешь?
Чухновский мрачен.
– Оказывается, я мнительный… А то я не знаю, кто под меня копает!
Он чокается с Пьером.
– Сколько же вам было лет, когда маму забрали в гестапо? – спрашивает Зинаида Пална.
– Одиннадцать.
– И вы остались без мамы, без папы? Как же вы справились?
– Пас коров в Оверни, в деревне у родственников отца…
– А мама?
– После войны мама работала два года в Нью-Йорке, в аппарате Объединенных Наций как переводчик. А сейчас работает у “Галлимар”, это большой издательский дом… Она, как это? Agent comptable… Кто деньги считает…
– Бухгалтер?
– Да, да, бухгалтер… Вот она…
Он достает бумажник, раскрывает и протягивает фотографию Зинаиде Палне. Она рассматривает фото, потом передает его Любе.
– Красивая женщина…
– Правда, мама была очень красивая…
– А сколько лет вашей маме?
– На этой фотографии – пятьдесят три.
– Как пятьдесят три? – Люба поднимает на Пьера растерянный взгляд. – Не может быть!
– Это я снимал в Ницце в прошлом году. Она очень трудно переживает свой возраст. Красота уходит…
Зинаида Пална встает и выходит. Люба возвращает фото Пьеру и тоже встает.
– Николай Кузьмич, я бы хотел попасть за кулисы Большого театра в Москве и Кировского в Ленинграде. Меня интересует судьба Мариуса Петипа, француза, который создал русскую школу балета. Мне нужно получить доступ в архивы. Не могли бы вы мне помочь?
Чухновский с досадой вертит рюмку в руке.
– Мой тебе дружеский совет: не болтай лишнего. И не доверяй никому…
Поздно вечером Пьер едет в метро. Вагон полупустой, в углу спит пьяный в пиджаке на голом теле, молодая парочка держится за руки, да в другом конце вагона громко разговаривает компания молодых парней.
На станции “Проспект Маркса” открываются двери, Пьер выходит.
Подойдя к гостинице, Пьер оборачивается.
Манежная площадь безлюдна, ползет одинокий грузовик. В тусклом свете фонарей вдоль Александровского сада тащится прохожий. Оживают куранты на Спасской башне, отбивая четверти. Наверху гостиницы “Москва” разом гаснет освещение в кафе “Огни Москвы”. В ночном небе горят рубиновые звезды на башнях Кремля.
В номере Пьер выдвигает ящик стола и цепенеет – ящик пуст. Он принимается лихорадочно шарить по ящикам, хватает куртку, ощупывает карманы.
В коридоре взволнованный Пьер объясняется с невозмутимой дежурной по этажу.
– Да вы не переживайте, это какое-то недоразумение… Все найдется, разъяснится. Это “Националь” – у нас не воруют. Вы поглядите как следует, чего-нибудь напутали, куда-нибудь не туда положили…
За столом в номере сержант милиции составляет протокол. Другой милиционер с погонами младшего лейтенанта расхаживает по комнате, оглядывая беспорядочно разбросанные вещи. Пьер выдвигает ящик, показывает.
– Вот сюда я положил паспорт и деньги…
– Вы сядьте и успокойтесь, – советует младший лейтенант.
Сержант спрашивает:
– В котором часу вы покинули номер?
– Точно я не помню… Около шести часов.
– Около восемнадцати… А вернулись?
– В полночь. Я зашел в гостиницу, как раз куранты били…
– Ноль ноль пять… Где вы находились между восемнадцатью часами и нолем?
– Меня пригласил писатель Чухновский…
Младший лейтенант заинтересовался:
– Депутат Верховного Совета? Какой Чухновский?
– Да.
– Вы с ним знакомы, что ли? Откуда вы его знаете?
– Он приходил к нам в Париже. Он писал о моем отце…
– Он кто?
– Кто?
– Ваш отец? Чем он занимается?
– Он погиб в немецком лагере. Он участвовал в Сопротивлении.
– Паспорт французский? – строго спрашивает сержант.
– Да. Я гражданин Французской Республики.
– Денег сколько было?
– Три тысячи двести франков…
Младший лейтенант вздыхает:
– Ладно, разберемся…
Он смотрит в окно. И Пьер невольно поворачивает голову. Над Красной площадью занимается рассвет.
У знаменитого “Дома Игумнова” на Большой Якиманке, резиденции посла Франции, Пьер разглядывает экзотический фасад. Набравшись храбрости, он взбегает по ступенькам и нажимает на кнопку звонка.
Откинувшись в кресле за письменным столом, второй секретарь посольства Мартен с некоторым раздражением отчитывает стоящего перед ним Пьера:
– Почему я должен объяснять вам подобные вещи? Это не я, а вы изучаете русскую литературу. Достоевский – это, конечно, шикарно. Но разве он советует оставлять деньги в отеле? Ваши профессора не предупреждали вас, куда вы едете?
– Я думал, что… мне сказали, что это прекрасный отель…
Мартен достает бумажник.
– Сто рублей – этого достаточно, чтобы прожить три дня. К счастью, французское государство содержит своих стажеров щедро. В среду вы получите вашу стипендию и, надеюсь, вернете мне эту сумму. И я бы просил вас не оставлять деньги в номере. Я бы не советовал делать это ни в Париже, ни Лондоне, а уж в Москве…
– Спасибо, месье. Разумеется, я верну вам деньги… Я понял, что надо быть осторожным.
– Боюсь, месье Дюран, это вам только кажется. Вот проживете в Москве месяца три, тогда начнете понимать… Эта страна – не такая, как другие. Иностранных банков нет, деньги из Парижа можно перевести только через посольство, и то – ограниченную сумму. За иностранцами следят, любой выход в город контролируется… Мы работаем в этой стране не первый год, но понять, как здесь живут люди, нам очень сложно. Западные дипломаты живут, как в гетто…
В кабинет заходит сотрудник посольства и кладет на стол перед Мартеном бумаги:
– Я исправил, как вы сказали. На два месяца…