Однако для официальной пропаганды всё это не имело никакого значения. «Тогда, в 1941 году, „победители“, чьи потомки буянили давеча на улицах города, безжалостно покинули Таллин, отдав его немцам, оставив совершенно разграбленный и горящий город. Через четыре года они вернулись, предали земле чертову дюжину гробов в центре города и воздвигли монумент какому-то неизвестному солдату. Они даже не знают, а всего лишь предполагают, кого же они там похоронили… Пятнадцать лет в Эстонии говорили об интеграции как о некоем чуде. Чиновники и политики проповедовали, какими лояльными являются все эти товарищи, доставшиеся в наследство от Советской родины. А их отпрыски — так вообще как собственные дети, проходят языковое погружение и прочее. Но стоило лишь эстонскому государству проявить немного решительности, слегка подзадеть российских офицеров в отставке — и неизвестный показал на Тынисмяги свою истинную личину. Из-за бронзовой маски смотрело совершенно новое лицо, а вернее говоря, уже забытое старое. И это был не солдат и не другой цивилизованный человек, — это был самый настоящий русский выродок», — говорилось в крупнейшей газете Эстонии «Postimees» в статье от 28 апреля 2007 года, которая так и называлась «Неизвестный русский выродок» [45] .
Итог истории с «Бронзовым солдатом»: радикальный национализм окончательно стал господствующей идеологией Эстонии; политики, выступавшие за примирение эстонского и русского населения и развитие отношений с Россией (Тийт Вяхи, Эдгар Сависаар) задвинуты на второй план; националистическое правительство Андруса Ансипа на основе коалиции Партии реформ и ультраправого IRL закрепилось у власти намертво (9 лет во главе Кабмина — Ансип побил все рекорды пребывания на премьерском посту).
Санкции со стороны России и испорченная репутация Эстонии во всём мире оказались малой платой за гарантированное сохранение у власти на неограниченно долгий срок таким элементарным и легким способом. Неудивительно, что опыт эстонских коллег был взят на вооружение в Латвии и Литве, где периодически (особенно перед выборами) вбрасывают в народ идею повторить таллинский опыт на местных советских памятниках.
В Литве нездоровый интерес консерваторов вот уже третье десятилетие подряд вызывают скульптуры на Зеленом мосту в Вильнюсе. Бывший мост имени генерала Черняховского украшен скульптурными группами в стиле соцреализма: «Учащаяся молодежь», «На страже мира», «Сельское хозяйство», «Строительство и промышленность». Скульптуры стоят на мосту с 1952 года и, по мнению антисоветски настроенных критиков, являются частью советской пропаганды и оскорбляют людей, которые боролись за освобождение Литвы от «советской оккупации». Литовские власти до сих пор не снесли их, потому что скульптуры вместе с мостом составляют единую архитектурную композицию, и в этом качестве они — охраняемый объект. Однако и денег на реставрацию фигур рабочих и колхозниц литовское государство и мэрия Вильнюса тоже не выделили — вроде как не нашли. В итоге в ноябре 2014 года подрядчикам было разрешено демонтировать скульптуры на время ремонта моста. Вроде как временно, но, учитывая идеологическую подоплеку вопроса, вернут ли или нет «Сельское хозяйство» с «Учащейся молодежью» и прочими на место — бог весть.
В Латвии куда более ожесточенные споры между латышской и русской частью общества, приближающиеся по накалу к страстям вокруг «Бронзового солдата», долгие годы ведутся вокруг памятника Освободителям Риги. Мемориальный комплекс «Памятник воинам Советской Армии — освободителям Советской Латвии и Риги от немецко-фашистских захватчиков» был установлен на территории парка Победы Пардаугаве (Задвинье) в 1985 году. В комплекс входят 79-метровая колонна, увенчанная пятиконечными звездами, и скульптурные композиции «Воинов-освободителей» и «Родины — матери».
За годы независимости мемориал в Пардаугаве из просто места для празднования Дня Победы превратился в ключевую точку самоорганизации и самоидентификации русского населения Латвии.
Празднование 9 мая в Риге — это явление, не имеющее аналогов на постсоветском пространстве: в рабочий день, без государственного участия и при явном неодобрении властей возложить цветы к памятнику Освободителям приходят, по разным оценкам, от 100 до 300 тысяч человек — практически каждый второй русский в Латвии.
Поэтому идея снести памятник на левом берегу Даугавы муссируется правящими националистами все годы существования постсоветской Латвии. Временами эта тема поднимается по два раза в год: в периоды обострений — весной и осенью. Ну и перед выборами, конечно. В условиях застойной латвийской жизни споры вокруг мемориального комплекса — вечнозеленая тема. Стоит вбросить её в публичное пространство, латышская и русская части латвийского общества радостно забывают обо всех остальных проблемах и начинают обзывать друг друга: первые — оккупантами, а вторые — фашистами.
Несколько раз памятник Освободителям пытались взорвать — в 1997 году в Пардаугаве сработало взрывное устройство, установленное нацистской организацией «Перконкруст» («Громовой крест»). Редкий латышский деятель правого толка не отмечался поддержкой идеи демонтировать памятник, творчески мыслящие националисты предлагали открыть на его месте или рядом с ним филиал Музея оккупации, а бывший министр обороны, а ныне депутат Европарламента Артис Пабрикс изрек в своё время, что раз к этому месту на каждое 9 мая со всей Латвии стекаются «совки», то нужно переименовать его в «совковятник».
При этом, по опросам, за сохранение мемориала в Парке Победы выступают 80 % жителей Риги. Власти используют тему памятника для формирования выгодной им повестки дня (чтобы электорату было о чем разговаривать, но только чтобы это не были реальные проблемы), однако решительных телодвижений в направлении его сноса никогда не предпринимали. Учитывая количество людей, приходящих почтить память советских воинов каждое 9 мая, «таллинский сценарий» в Риге страшно даже представить.
Но потрепать нервы особо чувствительным представителям нацменьшинств и поощрительно подмигнуть собственному национально озабоченному избирателю — это всегда пожалуйста.
Так что с политической точки зрения действия прибалтийских властей по провоцированию бесконечных идеологических и межэтнических дрязг путем «войны с памятниками» понятны и оправданны. Возникает, конечно, вопрос и о моральной стороне дела. В социальной антропологии, культурологии, философии создание памятников — объектов поклонения, хранящих в себе память человека или социальной группы об эмоционально важных для него вещах, имеющих нематериальную ценность, — свойственно только человеческому роду. Хотя в последнее время эта информация неоднократно опровергалась. Например, в Италии, в городе Монтаньяна, кот Тольдо каждый день в течение четырех лет приходит на могилу умершего хозяина: кладет на могилу веточки акации, листья, бумажные салфетки, садится напротив надгробия, смотрит какое-то время, разворачивается и уходит до следующего дня. Политикам стран Балтии до этого кота ещё расти и расти.
В 1990 году профессор Гарвардского университета Джозеф Най ввел в политическую науку понятие «мягкая сила» (soft power) — политическое влияние на основе не принуждения и подавления, а привлекательности и симпатии. То есть когда Америка, например, усиливает своё влияние в мире не экономическими санкциями и ведением военных действий в Ираке и Афганистане, а джинсами, «Кока-колой», свободными выборами и Майклом Джексоном.