Я узнала, что чай покупают россыпью и заваривают его не по разу, а также, что крепость чая, который подают клиенту, прямо соотносится с тем, какие чувства Анна питает к этому человеку. В то время Хэнк и Эллис пили горячую воду с каплей молока.
Я обнаружила, что помимо примет, в которые верила Анна, – увидев в окно ворону, она не могла не выбежать, чтобы сосчитать птиц и понять, что сулит их число, – были плохие приметы, в которые верили все. Одна из них объясняла, почему я не нашла ни кукса мяса в тот день, когда Анна решила, что я увидела Каниг, и сбежала, не начав готовить. Считалось, что хранить мясо в доме к несчастью, поэтому его держали в металлическом шкафу с вентиляцией на заднем дворе. Еще я узнала, что содержимое многих мясных ларей – заслуга Энгуса.
В холме за андерсоновским убежищем был вырыт глубокий погреб, где всегда тянуло сквозняком; там Энгус хранил оленину, куропаток, фазанов и другую дичь, вывесив, чтобы мясо созрело. Анна и Мэг брали необходимое для гостиницы, а остальное заворачивали в газеты, и Энгус оставлял это у дверей нуждающихся семей. Доставлял он свертки по ночам, чтобы никто не чувствовал себя обязанным.
Я уже поняла, что Энгус занимается браконьерством, иначе как было объяснить, зачем к нам приходил Бобби Боб или откуда бралось столько дичи? – но меня это не так шокировало, как могло бы в свое время. Мое образование, которым занялись Анна и Мэг, включало в себя достаточно истории, чтобы я уяснила, почему полицейский не стремился насаждать закон и почему таково было общее отношение к браконьерству.
Все началось с того, что однажды я спросила Анну, почему хутор называют хутором, а не просто фермой, и получила неожиданную отповедь:
– Это и есть ферма, – с негодованием ответила Анна, – только недостаточно большая, чтобы семью прокормить. Вот что такое хутор.
Мэг бросила на меня взгляд, говоривший: «Ну, сама напросилась», – и была права.
События, о которых рассказывала Анна, произошли почти двести лет назад, но она говорила с таким негодованием, словно все случилось на прошлой неделе.
Она сказала, что в 1746 году, после битвы при Каллодене – последнего жестокого сражения во время якобитского восстания, – лоялисты добились уничтожения клановой системы, чтобы якобиты никогда снова не смогли подняться. Отняв у кланов их всегдашние владения, они разобщили представителей семей, выгнали их на крохотные участки; предполагалось, что те в одночасье станут фермерами. Прежние общинные охотничьи угодья превратили в овечьи пастбища и поместья, и любой, пойманный там за охотой человек, подлежал суровому наказанию. Право аристократов, собравшихся пострелять для развлечения, поставили выше возможности прокормить голодающих стариков и детей.
Но на этом все не закончилось. За физическим переселением и внезапной, насильственной отменой клановой системы стояло последовательное стремление уничтожить культуру. Говорить по-гэльски отныне стало преступлением, старших сыновей глав кланов силой отправили в британские школы, и вернулись они с тем самым аристократическим выговором, который мой свекор изображал в дни своей славы.
Я представила, как полковник вышагивает в помещичьем твиде с осознанием собственного превосходства во всем облике, и поняла, что отвращение, которое питали к нему – и заодно ко всем нам – Рона и старый Донни, объяснялось причинами куда более глубокими, чем то, что сделал лично он.
– И вот потому-то добыть оленя – праведное воровство, – сказала Анна, завершив свой рассказ решительным кивком.
Она, сама того не зная, повторила слова, которые произнесла Мэг в тот день, когда показывала мне андерсоновское убежище, и я их наконец-то поняла.
Добыча оленя была праведным воровством, потому что его добывали на украденной земле.
Из-за того, что смены Анны и Мэг отчасти перекрывали друг друга, первую половину дня я всегда проводила наедине с Анной, а вторую – наедине с Мэг, и временами наша болтовня превращалась в разговоры по душам.
От Мэг я узнала, что брат Анны Хью наступил на мину, и то, что от него осталось, похоронили в Голландии. Другой брат, которого она потеряла, Гектор, двадцати одного года от роду, получил осколок в грудь во время высадки в Нормандии. Его тело осталось лежать там же, но однополчанин задержался возле него и успел снять жетон.
От Анны я узнала, что Мэг потеряла всю семью – обоих родителей и двух младших сестер – четыре года назад, во время блитца в Клайдбенке. Тогда погибло четыреста двадцать восемь человек, 617 были ранены, а 35 000 остались без крова – всего за две ночи непрекращающихся налетов, после которых только семь из каждой дюжины домов остались нетронутыми. Мэг выжила только потому, что уже вступила в Лесозаготовительный корпус и была в Драмнадрохет.
Я надеялась, что кто-нибудь из них расскажет мне что-то о прошлом Энгуса, что сможет или подтвердить, или опровергнуть мои догадки по поводу надгробия, но они молчали, а я не могла спросить, потому что боялась себя выдать. Я прекрасно понимала, что мое желание знать объясняется не одним только любопытством.
Мэг рассказала, что девушки на лесозаготовке так разволновались по поводу грядущего Дня святого Валентина, что дважды получили замечание за недостаточное внимание к работе огромных моторных пил. Я не могла их за это винить. Некоторые девушки, в том числе и сама Мэг, ждали, что им преподнесут кольца, объявив о помолвке официально.
По мере приближения праздника высказывания лесорубов становились все непристойнее. Накануне танцев один из них сказал что-то настолько неподобающее, что Мэг превратилась в рыжеволосую фурию. Она нависла над Рори, сжавшимся на стуле, и сурово его отругала, хотя он и пытался возразить – совершенно справедливо, – что ни слова не сказал.
– Но ты ведь и его не окоротил? – сказала Мэг, по-прежнему тыча пальцем ему в лицо.
Рори сердито посмотрел на нее, но руки его безвольно повисли по сторонам.
Когда Мэг развернулась и стремительно пошла прочь, тряхнув рыжими кудрями, старики, сидевшие у бара, одобрительно закивали, а остальные лесорубы, понимавшие, что Рори отругали за всех них, сделались паиньками.
Хэнк склонился к Эллису и прикрыл рот рукой, чтобы его не услышали.
– Ну и кто теперь крутой? – со смешком спросил он.
Эллис был слишком растерян, чтобы веселиться. Не прошло и двадцати минут, как он поднялся на второй этаж и вернулся побледневшим. Я точно знала, что произошло. Он хотел зайти ко мне и обнаружил, что дверь заперта.
Убирая комнаты утром, я заметила, что у него осталось всего пять таблеток. Я понимала, что ему отчаянно нужно пополнить запас, и гадала, отчего он не пришел и не попросил, как всегда. Возможно, не хотел делать это при Хэнке, но я знала – какова бы ни была причина, я была благодарна, что этого не произошло. Я бы все равно не смогла ему помочь. Все оставшиеся таблетки я смыла в унитаз.
В день, когда были назначены танцы, мы с Мэг и Анной постарались особенно украсить комнату, потому что должны были прийти девушки. Мы постелили на столы скатерти, а Анна сделала нечто, называвшееся «угольными цветами». Она винила в том, что настоящих цветов не найти, погоду и войну, поэтому положила по четыре-пять кусочков угля в стеклянные миски, добавила воды, соли и нашатырного спирта, а потом в конце концов полила все это смесью фиолетовых и синих чернил. Для меня было непостижимо, как в результате всей этой алхимии получится нечто, похожее на цветы, но через час они «зацвели».