В итоге они возненавидели друг друга. В 1854 г. Эффи, в конце концов, рассказала о своем бедственном положении подруге – леди Истлейк, супруге сэра Чарлза Лейка, президента Королевской Академии художеств. «Скажи об этом своим родителям, – посоветовала ей леди Истлейк, – поскольку закон предусматривает оказание помощи в ситуациях такого рода». Эффи с родителями начали тайные приготовления к освобождению ее от брачных уз. Они наняли юристов, и Эффи осмотрели двое докторов. Оба заявили, что она девственна, причем один из них был «как громом поражен» этим обстоятельством. Вскоре Эффи ушла от мужа и стала жить с родителями. Были задействованы юридические механизмы. Джону вручили документы на развод, он защищался, заявляя, что Эффи была ненормальна психически. Леди Истлейк пришла в ярость. Она начала кампанию, направленную против выдвинутых Джоном обвинений, объехала огромное количество своих друзей и в подробностях рассказала им о сложном положении, в котором оказалась Эффи. Вскоре лондонское общество было настроено против Джона, поскольку брак без исполнения супружеских обязанностей был немыслим и так же порочен, как добрачные половые отношения.
Церковный суд заслушал свидетельские показания, назначенные судом врачи, включая accoucheur [897] королевы Виктории доктора Локока, осмотрели Эффи и подтвердили сохранение ею девственности. То же самое в письменных показаниях, данных под присягой, сделал Джон. После этого брак расторгли на основании того, что «Джон Раскин был неспособен осуществлять брачные отношения по причине неизлечимой импотенции» [898] . (Это было не вполне верно, поскольку, как он не напрямую признавался в письме доверенному лицу, на протяжении жизни он занимался мастурбацией.)
Спустя год Эффи и Милле сыграли свадьбу. Бедняжка Эффи второй раз пережила необычную брачную ночь, потому что Милле, рыдая, признался ей, что он, как и Джон, ничего не знал ни о женщинах, ни о половых отношениях. А что, если и он не был способен реализовать себя как мужчина? Эффи его успокоила и ободрила. Два месяца спустя она была беременна первым из их восьмерых детей.
Ее бывший муж, довольный, что избавился от жены, вновь съехался с восторженно встретившими его родителями. Он продолжал хранить целомудрие, но (как и его современник Льюис Кэрролл) влюблялся в девочек «как в каждую розу утренней зари», а когда они достигали зрелости, терял к ним интерес [899] .
Однако с нимфеткой Розой Ла Туш дело обернулось по-другому. Джон стремился на ней жениться, несмотря на несколько десятков лет разницы в возрасте. Мать Розы не была в восторге от его намерения. Она поступила мудро, связавшись с Эффи, которая в подтверждение собственной правоты в отношениях с Джоном рассказала ей об интимных подробностях (точнее, об их отсутствии) своего с ним брака. Это стало концом надежд Джона на женитьбу на расцветавшей Розе. Он умер девственником; единственным выходом его сексуальной энергии была мастурбация, поскольку пожизненно соблюдавшийся им целибат определялся отвращением, испытывавшимся им к телу взрослой женщины.
Сэр Исаак Ньютон был либо девственником, либо почти всю жизнь соблюдал целибат. Его единственная сильная любовь осталась нереализованной, и началась она достаточно поздно в его жизни, когда ему было уже прилично за сорок. Его компаньоном стал Фатио де Дюилье, привлекательный двадцатитрехлетний швейцарский математик. Фатио жил в Лондоне, разделял страсть Ньютона к их общей научной дисциплине и отвечал взаимностью на его привязанность. На протяжении шести лет они были неразлучны. Потом Фатио серьезно заболел. Одновременно он был потрясен тревожными новостями о семье и финансовом кризисе в Швейцарии. Какое-то время казалось, что ему придется вернуться домой. От этой мысли Ньютон становился сам не свой и умолял его переехать в Кембридж, откуда получил предложения на работу преподавателем и где мог бы поддержать своего компаньона. По причинам, оставшимся неизвестными, Фатио отклонил его предложение, и в 1693 г. они с Ньютоном разорвали отношения.
Прямым результатом этого было погружение Ньютона в исступленную, бредовую депрессию. Он стал параноидально подозрительным и набрасывался на друзей, обвиняя их в том, что они бросили его и предали. «Сэр, – писал он Джону Локку, – придерживаясь мнения о том, что вы постарались впутать меня в истории с женщинами, а также действовали другими средствами, которые нанесли мне большой ущерб… лучше б вы сдохли». Сэмюэлю Пипсу он направил официальное уведомление об окончании их дружбы. После того как его друзья реагировали на такие выходки по-доброму и с пониманием, он извинялся, возлагая вину за неспровоцированные нападки на бессонницу.
Ньютон пребывал в состоянии глубокой депрессии восемнадцать месяцев. Эмоционально ему удалось оправиться, но творческие научные способности в полном объеме так к нему и не вернулись. Вместо творческой работы он был назначен на Королевский монетный двор – сначала в качестве смотрителя, а потом мастера с высокой зарплатой. Хотя эта должность обычно рассматривалась как синекура, он решил отнестись к своим обязанностям серьезно. Ученый рассматривал себя как сторожевого пса национальной валюты, разыскивал и преследовал фальшивомонетчиков с таким же накалом страсти, с каким раньше относился к Фатио. В результате его стараний часть этих преступников закончили жизнь на виселице. Возможно, они становились жертвами такой же тлевшей в нем ярости, какую раньше он испытывал к некоторым своим друзьям.
До конца жизни Ньютон, видимо, оставался невосприимчивым к любви. Они с Фатио время от времени обменивались письмами, но их отношения больше никогда не достигали былого напряжения. Наш герой был рассеянным человеком, воздержанным в своих привычках. Его аскетизм определялся скорее невнимательностью, чем принципами, он часто бывал голодным и не высыпался просто потому, что забывал есть или спать.
Может быть, его целибат представлял собой сочетание того же типа аскетизма и в прямом смысле слова выгоревшей способности любить. Он встретил Фатио и полюбил его сравнительно поздно и на протяжении шести лет испытывал к молодому математику почти лихорадочную страсть. Когда обстоятельства Фатио изменились и их платонические отношения завершились, Ньютон почувствовал себя настолько несчастным, что жизнь его застопорилась больше чем на год. Восстановление его было лишь частичным; никогда больше он не был в состоянии систематически применять свой могучий разум научного склада к исследовательской работе, что раньше принесло ему такую широкую известность. Вместо этого он стал себя странно вести, задирать коллег, тиранить Королевское научное общество, ссориться с другими учеными. Дожив до глубокой старости – до восьмидесяти четырех лет, он никогда больше не отваживался посягать на дела сердечные. Его всепоглощающая любовь к Фатио разбила ему жизнь и, возможно, ожесточила его сердце до такой степени, что оно навсегда утратило способность любить.
Когда-то давным-давно, еще до того, как в конце XIX в. в обиход образованного человека было введено отвратительное понятие лесбиянство [900] , американские девочки взрослели и становились женщинами, не опасаясь позволять себе выражать сильную привязанность к близким подругам. Дети из хороших семей с большой теплотой вспоминали детские походы в гости с ночевками, когда они спали в одной постели с другими детьми, болтали и хихикали всю ночь напролет, а если им хотелось, к тому же еще целовались и ласкали друг друга. Если бы кто-то задал вопрос об особой выражавшейся ими привязанности, они сами – как и общество, частью которого они были, – оправдали бы это как чудо романтической дружбы.