А почему бы и нет? У людей из приличного общества XIX в. было принято считать, что женщины оставались равнодушными к половой жизни созданиями, раздевавшимися и вынужденно, без всякого желания, предоставлявшими свои чресла мужьям исключительно в силу выполнения супружеских обязанностей и продолжения рода. Из многих источников известно, что они выполняли эту неприятную задачу с еще меньшим энтузиазмом, чем взбивали масло или вышивали бабочек по краям посудных полотенец. Разве могли эти создания, неспособные испытывать физическое влечение даже к собственным мужьям, обладать эротическими чувствами по отношению к представительницам их собственного пола? Общее мнение сводилось к тому, что это невозможно, и поскольку оно основывалось на достижениях современной медицинской науки, кто, кроме самых подозрительных личностей, мог в этом сомневаться?
На самом деле «дружба девочек служила прообразом более тесных отношений, которые должны были наступить в один прекрасный день и прийти на смену их более ранним близким отношениям», – заметил писатель Оливер Уэнделл Холмс в романе «Смертельная антипатия». Чем, в конце концов, они были, как не девической репетицией свадьбы, величайшей драмы женской жизни, писал Генри Уодсворт Лонгфелло в романе «Каванаг». Генри Джеймс в романе «Бостонцы» воплотил «очень американский рассказ… <об> одной истории такого рода отношений между женщинами, которые достаточно широко распространены в Новой Англии», и потому самые долговечные отношения такого типа непреднамеренно стали называть бостонскими браками [901] .
Бостонский брак стал признанным термином для верных и обычно целомудренных романтических отношений между женщинами. Большинство из них были незамужними, профессионально работавшими женщинами, а те из их представительниц, которые были замужем, выполняли свои обязательства перед другими женщинами – своими избранницами, как и перед мужьями. Первой стадией бостонских браков была романтическая дружба, дополненная горящими желаниями взглядами, страстными посланиями и эмоциональными взрывами. Такие отношения процветали в женских колледжах и кругах, где честолюбивым женщинам разрешалось мечтать об отказе от предстоящих браков и материнства в пользу профессиональных карьер – они представляли собой радикальную позицию, свойственную тому времени. Такие женщины старались держаться вместе, помогать друг другу, поддерживать друг друга без соперничества, обеспечивая эмоциональный подъем и необходимую безопасность. Почти наверняка большинство из них хранили целомудрие, поскольку, несмотря на их обеты вечной любви и преданности, они отвергали очевидные проявления сексуальности как «нескромные действия». Это в равной же мере относилось к тем из них, кого считали лесбиянками, и к тем, кто испытывал сексуальное влечение только к лицам противоположного пола.
Свойством романтической дружбы, преобразовывавшей ее в бостонский брак, было совместное проживание, хотя участницы некоторых бостонских браков жили в разных местах. Конечно, не было ничего удивительного в том, что одинокие женщины селились вместе, особенно после Гражданской войны в Америке. Эта национальная бойня сотни тысяч молодых женщин оставила вдовами, а огромное количество других обрекла на крайне нежелательное, часто бедственное положение незамужних. Финансовые ограничения вынуждали некоторых из них заводить совместные хозяйства подобно тому, как в XVIII в. «объединение незамужних женщин в группы» позволило неимущим европейским женщинам, оставшимся без мужчин, выжить совместными усилиями при минимуме удобств и стабильности. Американские вдовы и старые девы, неожиданно и без всякой предварительной подготовки оставшиеся лишь с теми средствами, которые были в их распоряжении, спасались теми же способами. Их было достаточно много, чтобы представление об одиноких женщинах, не связанных родственными узами, но живущих вместе, стало допустимым образом жизни.
К бостонским бракам, при которых женщины жили вместе, отношение общества было таким же уважительным, хотя в основе этого совместного проживания лежало не экономическое отчаяние, а глубокая эмоциональная привязанность. Социальное приятие романтической дружбы, наряду с отсутствием пересудов по поводу возможных сексуальных аспектов такого сожительства, привело к расширению представлений о его допустимых возможностях. Действительно, участницы бостонских браков разделяли неведение относительно женского эротизма и, скорее всего, воздерживались от его проявления. Целомудренными были бостонские браки или непристойными, от других типов отношений их отличало то, что они основывались на любви, равенстве, взаимной поддержке, общем стремлении к профессиональной работе, честолюбии и персональной реализации, достигаемой при отсутствии контролирующих этот процесс мужчин. «Выйдя из темноты XIX в., – писала Лиллиан Фадерман, – они чудесным образом создали новый, но, к сожалению, очень непродолжительно существовавший тип женщины, которая могла сделать все, стать кем угодно и следовать туда, куда ей только заблагорассудится» [902] .
В 1890-е гг. английские писательницы Катарина Брэдли и Эдит Купер, вместе написавшие двадцать пять пьес и восемь книг стихов, опубликованных под именем Майкл Филд, заявили: «Любовь моя и я за руки взялись и поклялись / Против мира всего выступать, / Но любимыми и поэтами стать». Североамериканские родственные души связали свои жизни так, чтобы стать похожими друг на друга в качестве врачей, священнослужителей, социальных работников, посвятив их приносящим удовлетворение, достойным и хорошо оплачиваемым профессиональным карьерам. Некоторые даже взяли приемных детей [903] .
Бостонские браки позволили этим женщинам, прокладывавшим путь в будущее, достигать того, чего в обычных браках они не смогли бы достичь, – жизни и работы, свободных от ограничений, налагаемых ведением домашнего хозяйства и воспитанием детей. Скульптор XIX в. Гарриет Хосмер сформулировала это положение вполне аргументированно. Для женщины-художника выходить замуж «морально неправильно», поскольку от этого будет страдать либо ее профессия, либо семья, и сама она станет плохой матерью и в равной степени плохим художником. Сама Хосмер надеялась стать хорошим художником. В результате она написала: «Я стремлюсь связать вечную вражду крепким узлом» [904] .
Другие пересмотрели поле боя и крепкими узлами завязали отношения с другими женщинами.
Чаще всего в качестве примера бостонского брака ссылаются на писательницу XIX в. Сару Орн Джуитт и поэтессу и писательницу, радушную хозяйку дома в Бостоне, где постоянно бывали видные деятели искусства и культуры, передового социального работника и общественного организатора Энни Филдс. После смерти мужа – издателя и писателя Джеймса Томаса Филдса в 1881 г., на протяжении двадцати пяти лет эти две женщины были друг для друга главными опорами в жизни. Они встретились уже как зрелые дамы в журнале «Атлантик мансли» на утреннем приеме в честь Оливера Уэнделла Холмса. Энни, которой тогда было сорок пять лет, сидела во главе стола с Джеймсом, обожаемым ею мужем. В ходе торжества ее представили тридцатилетней Саре, чье место располагалось в середине стола, что отражало ее не столь выдающийся статус в звездном мире американской литературы. Через некоторое время их пути снова пересеклись, и постепенно, по мере того как их дружба перерастала в глубокую привязанность, они становились все ближе друг другу. Вскоре Сара объяснила себе дар Энни «как знак чего-то такого, что существовало между нами, и поскольку мы держали друг друга <sic [905] > за руки, мы не позволим себе их разомкнуть» [906] .