В отель на нетвердых ногах вошли две девушки и побрели к бару. Обе были в облегающих белых майках и шортах, усеянных сетевыми символами. Интересно, кем эта парочка кажется их целевой аудитории?
Девицы заметили бипеда. Одна взвизгнула. Вторая захихикала. Первая ударила подругу и закричала:
– Мой брат! Вы убили моего гребаного брата!
Шатаясь, она направилась к бипеду, но подруга потянула за руку, остановила. Первая залилась слезами, бормоча бессвязно, обвиняя и угрожая.
– Очень жаль, что так много людей считает нас виновниками того зверства, – произнес бипед, отворачиваясь от девушек.
– Мне тоже жаль, – сообщил Джек.
– Это все пропаганда Пантеона. Вам не за что извиняться.
Бармен перегнулся через стойку, что-то напряженно зашептал девушкам. Те поплелись к выходу. Бармен посмотрел злобно на Джека с бипедом.
– Видите, сработал мой дипломатический статус! Такое должно было произойти и во время нападения, – заметил бипед.
– Ее остановила подруга. И бармен.
– Они среагировали на мои защитные программы. В поле зрения людей появилось предупреждение: «В случае агрессии виновных арестует Внуб, а бар потеряет лицензию».
– Наверное, напавшим на вас детям было нечего терять, – предположил Джек.
– Да. Таких людей не запугать. Мы это знаем из личного опыта.
– Постойте-ка, чтобы ваши дипломатические протоколы работали, разве вы не должны быть в нашей сети?
– Конечно.
– А я думал, что Пантеон не позволит вам этого.
– Мы предпочитаем всегда оставаться на связи с вашими богами. И Пантеон понимает, что это необходимо. Наличие такой связи – один из пунктов соглашения о прекращении огня.
– Так почему вы не позвонили во Внуб?
– Я позвонил. Но Внуб не спешит реагировать на звонки представителей Тотальности.
– Скверно.
– Я привык. Такая уж работа. Да, мне следует представиться: я – элемент человеческого интерфейса IS/2279A0E2/BE/HIE/Biped/723CI4, сокращенно – Ифор. Я определяю себя как мужчину.
– Приятно познакомиться, Ифор. – Джек протянул бипеду руку. – Я Джек Форстер.
Когда бипед пожал протянутую руку, в его голове замерцали огоньки. А память Джека всколыхнулась снова. Он вспомнил, как Фист заставлял ток замыкаться на наногель и тот вспыхивал, когда погибал обитавший в нем разум. Тогда гель полыхал яркими, грубыми красками, какофонией резких форм. Игра света в наногеле Ифора выдавала волнение и удивление.
– Похоже, вы слышали обо мне, – заметил Джек.
– О да! И ваш поступок произвел на нас большое впечатление.
– Я не сделал ничего героического.
– Но вы же спасли один из наших наиболее ценных процессорных центров!
Джек вспомнил, как наткнулся на странную «снежинку» во время рядового патрулирования. Это был его первый рабочий вылет с Марса после смерти матери. Он тогда не мог спокойно заснуть. Всякий раз во сне он обретал ее и терял снова и снова.
Два месяца Форстер патрулировал воздушное пространство, дрейфуя от астероида к астероиду и выставив сенсоры на пассивный режим широкого охвата. Прошлое заполняло и делало невыносимым каждый день. Вот почему Джек вздохнул с огромным облегчением, обнаружив «снежинку». Та обращалась по низкой орбите вокруг астероида. «Снежинка» маскировала свое присутствие, но не идеально. Сенсоры засекли ее в нескольких сотнях километров. Настоящее оттеснило прошлое. Фист принялся за работу. Затем последовали сорок восемь бессонных часов наблюдения за тем, как паяц взламывает изощренные системы защиты, создавая «слепые пятна», сквозь которые Джек мог продвинуть патрульный кораблик ближе к врагу. Когда осталось всего полсотни километров, Фист вошел в навигационную систему «снежинки» и запустил сложный, причудливый маневр уклонения, постоянно держа астероид между собой и «снежинкой».
Первое время ни Джек, ни Фист не понимали значения своей находки. За двое суток работы Фист не смог даже отыскать узловые системы «снежинки», не говоря уже про взлом их.
– Знаешь, Джек, мне раньше никогда не приходилось возиться так долго, – сообщил он уныло, клацая от отчаяния зубами. – Но у меня получится, вот увидишь. Я закопаюсь с головой и доберусь до самого ее гребаного ядра.
Паяц и в самом деле пустил в ход все ресурсы. Его видимое тело обмякло, скатилось на пол и растворилось. А Джек улегся на кровать и расслабился, позволяя Фисту воспользоваться своим разумом. Он быстро провалился в странный путаный сон, обычно приходивший тогда, когда паяц загружал мозг своими задачами. Форстер боялся, что во сне снова придется переживать смерть матери, и обрадовался, когда мысли о ней не пришли. А потом ощутил укол совести из-за этой легкомысленной радости. Но во сне Джек по-прежнему общался с паяцем. Тот подтащил разум хозяина к борту корабля, прыгнул наружу. Плыть в космосе оказалось так спокойно, мирно – до тех пор, пока обостренные чувства Фиста не просигналили о солнечной буре. Паяц использовал их, чтобы скрыть осторожную трансляцию, переносившую его «я» сквозь ночь к врагу. Добравшись, паяц аккуратно протиснулся в щель цифровой брони, окружавшей программы корабля.
Фист вошел осторожно, нежно, будто любовник во мраке. Его маниакальное пристрастие к изучению противника до последней мелочи оказалась как нельзя кстати, потому что до сих пор им с Джеком не попадались настолько сложные и прочные защитные системы. Почти с благоговейным ужасом Форстер наблюдал за тем, как самые изощренные части человеческого разума становились орудиями взлома. В конце концов Фист разбил последний брандмауэр, который, как считал паяц, ограждал программное ядро единственного враждебного интеллекта. Паяц кинулся внутрь, увлекая хозяина за собой. Оба ожидали найти сердце чужой машины – ее программный центр. Фист взломал бы его и заплясал бы в неистовом победном ликовании на обломках, среди цифрового хаоса. А Джек бы заплакал.
Но за стеной оказалось нечто совсем иное, поразившее обоих. В заполненном свечением пространстве висело множество причудливых форм, вращавшихся друг вокруг друга в медленном и сложном трехмерном танце. Каждая – словно детский рисунок звезды: светящиеся лучи, выходящие из огненного шара. Пучки радиации выплескивались из лучей, сплетались с похожими пучками от ближних звезд, отделялись от удалявшихся. Повсюду сияли и пульсировали мощные информационные потоки, скакавшие внезапно сквозь пустоту. «Снежинка» оказалась чревом, где зрел новый вид искусственного разума – живого, могучего, невообразимо богатого мыслями и возможностями.
– Фист, сколько ты видишь разумов здесь?
– Сосчитать не могу.
– Похоже, это часть самого сердца Тотальности, средоточие вычислительных мощностей.
– Так близко? Я думал, они в поясе Койпера.
– Тотальность набирается наглости. Разве это не удивительно?