– Александр Анатольевич, – обратилась я к нему, скромно представившись родственницей пострадавшего, – какие у него шансы?
– Ничего не могу сказать конкретно, – ответил доктор серьезно, – с такими травмами мы и до больницы порой не довозим, но у него очень крепкий организм, поэтому шанс остается, постараемся вытащить, надеюсь, бог поможет!
Виктор Васильевич снова заплакал. Господи, он сам уже как ребенок, зачем только сюда приехал! Взяв старика за руку, вывела за дверь и вернулась в кабинет.
– Александр Анатольевич, я прошу вас, – попросила я, – поставьте, пожалуйста, его на ноги, мы с мужем вас отблагодарим. Он должен жить и вернуться в общество нормальным человеком.
Саша тяжело вздохнул, но решительно заявил:
– Попробуем! Простите, вас как зовут?
– Ольга Рафаиловна.
– Попробуем, Ольга Рафаиловна, ничего пока не обещаю, но сделаю все возможное.
– Сделайте, голубчик, очень вас прошу, сделайте, – с надеждой попросила я еще раз.
Этот молодой человек почему-то вселил в меня уверенность, что вытащит нашего дорогого друга из небытия и вернет его нам здоровым и полным сил. Виктора Васильевича немного пожурила, пояснив, что нет никакой причины так сокрушаться, и сын обязательно поправится. Надо, очень надо в это верить. Старик приободрился.
– А как вы оказались в аэропорту? – полюбопытствовала я.
– Твой муж сказал, что ты уехала сюда и назвал номер рейса, вот я и приехал. Спасибо тебе огромное, Олюшка, никогда не забудем твоей помощи, – он с благодарностью посмотрел на меня.
– Да будет вам, дорогой. Вот увидите, Лешка скоро придет в себя, и нам еще нужны силы, чтобы поставить его на ноги.
На время пребывания сняла номер в отеле, а старичок жил в Лешкиной квартире. Я металась между ним (надо было непременно помочь ему с некоторыми хозяйственными делами) и больницей. Каждый вечер мы созванивались с Фимой. Мой любимый муж очень скучал по мне, я чувствовала это даже на расстоянии тысяч километров. А как сама тосковала по нему, не могу даже выразить словами, ведь и до примирения он слишком долго отсутствовал в моей жизни! С другой стороны, мыслями была рядом с детьми. За них, в отличие от Фимы, совершенно не беспокоилась. В Германии царит порядок, и это главный фактор отсутствия у меня головной боли. Кроме того, дети в надежных руках их старшей сестры Эли и Юлии Сергеевны, проверенной годами и делами женщины.
Через два дня меня впервые пустили к нашему «раненому бойцу». Едва бросила взгляд на кровать, где, опутанный проводами и трубками, забинтованный с головы до ног, лежал мой одноклассник и возлюбленный (теперь уже бывший, плавно перешедший в разряд друга), как сердце мое сжалось от страха. Как же он может прийти в себя, если доктор сказал, что с такими травмами не выживают?! Я ничего, кроме смерти, не боюсь. Как-то раз змею, полутораметрового удава, смогла повесить себе на шею, чтобы сфотографироваться (хотя от неприязни и страха не могла смотреть на гадов даже по телевизору). А здесь мне страшно было подойти к Лешкиной кровати, пришлось приложить усилия, чтобы это сделать.
Мой бедный друг лежал, как огромная гусеница, в белом коконе из бинтов. Был виден только его заострившийся точеный профиль, которым я любовалась всегда, когда у нас бывали интимные отношения. Пальцы его изящных рук лишь слегка высовывались из толстенного слоя гипса, почти целиком покрывшего конечности. «Господи, что же они с тобой сделали?» – присаживаясь рядом, задала я вопрос, зная, что никто мне на него не ответит. Слегка коснулась его пальцев.
– Здравствуй, Алешенька, – тихо, но внятно сказала вслух. – Как же это с тобой произошло? – и помолчав, добавила: – Но ничего, не волнуйся, ты поправишься. И я, и папа рядом, а все наши «болеют» за тебя и передают огромный привет!
Я погладила его чуткие пальцы, которые так нежно ласкали меня когда-то. Мне показалось, его веки слегка дрогнули. Может, он почувствовал мое присутствие? В Лешке текла сибирская кровь, и именно поэтому, наверное, он и жив до сих пор. Алексей должен выстоять, я в нем уверена.
С этого дня я приходила ежедневно и, просиживая у изголовья, рассказывала свежие новости. Его состояние не улучшалось и не ухудшалось, оставаясь стабильно тяжелым. Виктор Васильевич замещал меня, и так мы чередовались с ним ежедневно.
На седьмой день я застала в палате женщину, которая точно так же, как я, сидела рядом с Лешкой и что-то с нежностью ему говорила. Она обернулась и посмотрела на меня. Передо мной предстала, сжимая в руках ужасную сумку из клеенки, простая, как «три рубля», тетка, одетая очень бедно. В глазах – слезы. Ее присутствие здесь вызвало мое недоумение.
– Что вы тут делаете? И кто вы вообще? – строго спросила я, напустив на себя грозный вид.
Она, испуганно заплетаясь, пыталась ответить на мои вопросы:
– Я это… в общем из-за меня… поэтому Лешенька тут… но он не хотел… а теперь вот тюрьма… и…
Из этого бреда, разумеется, я ничего не поняла. Взяла ее за плечи, заставила подняться и вывела в коридор.
– А теперь давай четко и внятно. Кто ты, что тут делаешь и какое отношение имеешь к Алексею?
– Так живу я с ним, – тихо прошелестела она.
– Где живешь? Соседка, что ли?
– Нет… сожительница.
Ее слова меня ошарашили. Так… интересное кино получается! Как только я приезжаю к нему, сразу же натыкаюсь на его любовниц или сожительниц. Я оглядела ее с ног до головы. Боже, и это Лешкина новая любовь – мрак! Да я уже просто обалдела от этого Алексея! Ведь лишь недавно мне писал и сетовал, что хотел бы быть со мной и еще не теряет надежды, а выходит, уже жил с очередной женщиной! Ну скажи ты правду, я просто за тебя порадуюсь, но зачем же скрывать и обманывать? Я была в замешательстве. Приезжаю черт знает откуда, из Германии, оставляю мужа, детей на неопределенный срок, думая, что никого у него нет, а эта телка объявляется через неделю! Беспредел какой-то!
– Ну-ка, – строго приказала я, – пошли вниз, выпьем по чашечке кофе.
Она замялась:
– Знаете… у меня… совсем нет денег, я не смогу заплатить.
В этом я и не сомневалась: весь ее вид кричал о нищете.
– Пошли, я заплачу, там всё и расскажешь.
И мы отправились в буфет, кстати, неплохой, с прекрасной выпечкой, кофе, чаем и сладостями. Есть, где нормально посидеть и спокойно пообщаться. Тихий уголок нашли сразу же. Она, робко поглядывая на меня, спросила:
– А вы Алеше кто будете?
– Его сестра… двоюродная, – не задумываясь, брякнула я.
Вот ведь трусливый кролик, почему никогда не решаюсь сказать правду: то ли теряюсь, то ли еще чего, не могу понять! И в тот раз, когда встретилась с его сожительницей Лилей, не смогла признаться, кто я на самом деле, а может, надо было? Может, нужно было открыто сказать, кто я и зачем. Так, мол, и так, его престарелая любовница, с которой он учился в первом классе, к тому же в «интересном» от него положении; дать почитать Алешкины сообщения и любовные послания! Вот тогда неизвестно, как бы дело повернулось и кто бы жил теперь вместе с ним. А мне с моей идиотской порядочностью всегда крайне неудобно ставить людей в неловкое положение, поэтому я трусливо и спряталась за маску выдуманной кузины.