P. S. Над названием пьесы надо поработать».

Доброскоков не мог осознать происходящего. Его колотило от волнения и восторга. А за окном было белым-бело. Предстояла большая работа по очистке тротуаров на улице Центральной — от администрации района до бумаготворческого учреждения. Бригадирша дворников сделала контрольный звонок: «Всех бросают на Центральную, вахта вас заберет». Доброскоков хотел разбудить жену, но та уже и так не спала. Сказать ей о письме? Нет, пусть новость отстоится. И пошел убирать снег.

Работы был непочатый край — одна допотопная снегоуборочная машина беспомощно буксовала на лысых шинах. Так что снег разгребали в основном дворники, собранные со всего города. Доброскоков, чтобы не быть узнанным бывшими сослуживцами и знакомцами, посильнее нахлобучил капюшон. В силуэтах, заштрихованных беспрестанно идущим снегом, он порой узнавал сослуживцев. Те его — нет… Впрочем, вечером была пара-тройка звонков на мобильный: «Вы как, Владимир Павлович? Где сейчас?» — «Все хорошо или отлично, — с неизменным оптимизмом отвечал он. — Хорошее борется с отличным и уступает…» От вопроса «Где сейчас?» уклонялся.

Впрочем, бригадирша дворников, скоро поняв, что «с гнилой интеллигенции толку, как с козла молока», заявила начальству про кадровый голод. На борьбу со стихией привезли почти экзотических таджиков — непьющих и работящих.

Местное телевидение после новостей об аномальном снегопаде в злоречивой криминальной хронике передало обращение правоохранительных органов к населению. То была просьба откликнуться всем, кто что-либо мог знать о гибели военнослужащей Ольги Т. Ее тело еще осенью было обнаружено в дренажном канале напротив офиса райгаза. Это, понятно, была утопленница Гончара-Гринберга. У Доброскокова по поверхности души с еще большим волнением заструились золотистые волосы неизвестно как погибшей девушки.

…Уже в первых числах марта нервная пустотелая электричка уносила Саню Гончара-Гринберга и Владимира Доброскокова из райцентра за две сотни километров — в международный аэропорт. Ехали, естественно, в одном вагоне. Гончар, которого Владимир Павлович не мог воспринимать как Гринберга, должен был лететь обратно в Тель-Авив. Дома он, вырвавшись буквально на пару недель, спешно уладил какие-то имущественные дела и теперь возвращался на Землю обетованную. Доброскоков — через Москву в ближайший (в пределах Золотого кольца) областной центр. Ему все-таки пришло официальное приглашение из областного театра. Академического!

Сейчас в электричке каждый думал о своем.

Вдруг Владимир Павлович спросил:

— Александр, а ты помнишь ту девушку?

— Какую? — Санина шея, закоксованная отложением солей, не смогла повернуться в сторону Доброскокова.

— Ну, которую ты вытаскивал из речки Вонючки…

— Нет, — ответил вкусивший ресторанной популярности и не хотевший вспоминать своего неприглядного прошлого Гончар.

— Помнишь, Саня, помнишь…

Тот не ответил. Доброскоков уже знал, что вторую драму, а точнее, трагедию он напишет об этой девушке. И судьба у нее будет героической. И погибнет она героически. Не важно, что там по этому уголовному делу нароет следственный комитет. Во-первых, детективный жанр всегда востребован, во-вторых, не хватает сегодня истинных героев — и в жизни, и на сцене. «Нет, во-первых, героев не хватает, а во-вторых, детективный жанр», — поправил себя Доброскоков.

— Ты в Тель-Авив прямым рейсом? — обратился он к попутчику.

На сей раз отложение солей в шейной области позволило Сане Гончару повернуться в сторону Владимира.

— Да. Международный аэропорт Бен Гурион, — Доброскокову это ничего не говорило, но тот парировал:

— А мне в Москву.

— Да знаю, ты уже сто раз говорил… — а потом Гринберг вдруг добавил: — Фамилию тебе надо поменять. В литературе уже был один Добролюбов, Добронравов опять же. А у тебя какая-то… Добренькая и нелитературная. Придумай псевдоним.

— Я в Домодедово, — не обращая внимания на реплику про фамилию, уточнил Владимир Павлович. — Оттуда — на автобусе до города Золотых ворот, — и с необъяснимой гордостью добавил: — Сто восемьдесят пять километров, в пути — два часа тридцать пять минут.

Лицо Александра уже несильно напоминало печеное яблоко. Скабрезных стихов он не читал, а говорил что-то важное, философски емкое. Катю с собой пока взять не мог: «Малкин считает, пока нецелесообразно. Надо закрепиться».

Сосредоточенные брови Доброскокова выдавали интенсивное брожение мыслей, он молчал. И фамилию свою менять не собирался — с какой уж родился… И не верилось ему, что в жизни может случиться вот так, как в кино: раз — и привалила удача! А ведь привалила! Его пьесу будут ставить в академическом театре!

А Саня твердит: зачем поливать сухие деревья и сорную траву? А чтоб деревья зазеленели, а чтоб трава окультурилась.

Моздок

Выпуклое зеркало на взбалмошной улице

Рассказ

На окраине райцентра возле У-образного перекрестка гаишники предписали установить сферическое зеркало. Слишком богат был на ДТП этот сатанинский перехлест взбалмошной улицы и скоростной автотрассы. Сферическое выпуклое зеркало предупреждало водителей об опасности, но и столь же выпукло искажало действительность. В его искривленную сферу постоянно вплывали любопытные сюжетцы текущей жизни милого усталого захолустья.

Вот, например, весенний ветер загнал в сферу видимости зеркала влажные салфетки облаков. Они не касались лопастей двух вертолетов, которые дрейфовали в сторону некогда мятежной, а ныне роскошествующей провинции.

За командирским штурвалом одного из «Ми-24» сидел рано поседевший капитан. Вертолеты, однако, выскользнули из зоны видимости сферического зеркала. И думы седого капитана о своей «Калине» растворились в текучем эфире. Рано утром, приехав на службу, капитан рискованно припарковал кургузую «Калину» под окнами неблагополучной трехэтажки — напротив штаба вертолетной части. Он опасался, что какая-нибудь скандальная тетка, кои там живут в избытке, выбросит из окна пакет с бутылками на крышу новенькой машины. Отвлекшись от пульсирующих огоньков и стрелок на приборной доске, капитан вспомнил утренний диалог:

— Эй, служивый, куда прешь под окна! — кричала с балкона третьего этажа одна из бывших детдомовок, когда седой капитан втыкивался бесхитростной мордашкой «Калины» под окна трехэтажки. — Не боишься, что на крышу твоего урода упадет кирпич? — она демонстративно потрясла полным пакетом с мусором.

— Не боюсь, но опасаюсь… — признался капитан. — На тебе вот полтинник, лучше присмотри за машиной, пока я на службе буду. — Под лапку стеклоочистителя он прикрепил пятидесятирублевку. Уверенности, что обитательница проблемной трехэтажки присмотрит за машиной, не было. Но, по крайней мере, пакет с мусором на машину не бросит.