Аде, сильной женщине сорока двух лет, советовали взять ребенка из детдома. Но известно, кого сдают, а «гены пальцем не заткнешь»…
— Возвращайся назад… Вот, а теперь закругляйся, — это невыразительная мама Таня учит свою пятилетнюю дочурку — тоже, оказывается, Таню — писать буквы.
Та в сердцах бросает унылый карандаш. Простой, чтобы можно было стереть неудачные закорючки.
Девочка вспенивает пеструю листву букваря. Не глядя в книжку, водит пальцем по строчкам и декларирует:
— Таня учит буквы, мама учит Таню.
Неведомо, написана ли такая глупость в букваре? Или это творчество юной букваристки? Хотя декларируется это в ритм стучащих на стыках колес, временным жителям плацкарты это не очень интересно. Даже если «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик» — все равно не очень интересно.
Вот если б его, вагона, ребенок, — это вызвало бы умиление.
— А маме 33 года, — выдает женскую тайну Таня маленькая.
Ну, 33, так 33. Вагону и это не очень интересно. Только Ада думает про себя: «Еще успеет родить второго…»
Остальное население плацкартной секции вагона — это, прежде всего, мужик лет за 40, лежащий на разных уровнях с Адой, и она, Ада, с квадратно заточенными ногтями. Хотя, судя по всклоченной постели на нижней полки, здесь обитал еще кто-то.
Мужик из-за вагонной тоски листает претенциозный журнал и пытается понять, что такое суверенная демократия.
— Мама, у меня такая отрыжка! — делится Таня и с удовольствием громко это подтверждает.
— Еще бы! Ты одна целую пачку чипсов съела, — радуется аппетиту дочки мамаша.
Ада отмечает про себя: «С таким удовольствием говорить о вредной пище может только пассажирка плацкартного вагона». Ада, спохватившись, отгоняет эту мысль. Она ведь тоже едет в третьеклассной плацкарте. Хотя с Адой все понятно: обстоятельства.
Ада еще раз бросила взгляд на кудрявую Танечку. Конечно: пластилиновые щечки, пластилиновые пальчики — лепи, что хочешь. И, уверенная, думает: «Перевоспитаю…» Вспоминает некстати про «благородную отрыжку» из детства. Она пытается отвлечься от плацкартной девочки. Нужно мыслям дать оформиться в четкий план действий.
Заоконный пейзаж должен поспособствовать этому. Выводок елочек подбегает чуть ли не к шпалам. Но со скоростью движения поезда смывается ржавой болотиной и растворяется в прошлом времени.
А мужик на верхней полке не может понять ни суверенной демократии, ни национальной идеи. Под жаркой простыней он тайно борется с грибковым зудом и вспоминает антигрибковую рекламу. Зуд не успокаивается. Но мужик удовлетворяется тем, что такие проблемы свойственны не только ему.
Между тем учебный процесс двух Тань — мамы и дочки — продолжается.
— Закругляйся, вверх и в сторону… — теперь у Танечки в руках сочный фломастер. От него буквы жирные и неуклюжие. Результат не устраивает ни маму, ни ее дочку.
Ада хочет вмешаться в процесс обучения, но воздерживается: не стоит делиться педагогическими секретами с мамой Таней. Они ей ни к чему.
Зато в процесс обучения вмешивается чернявая попрыгунья, тоже пятилетняя Оксана. Оказалось, это она обитательница нижней полки. Попрыгунья хочет играть с Таней и сообщает ей сразу, что мама купит ей много книжек.
Ада обстоятельно и с удовольствием отмечает про себя: ребенок хочет, чтобы ему купили книжки, а не игрушки. Ее крошка Лена… тоже любила книжки, любила…
— А где твоя мама, которая купит книжки? — с легкой снисходительностью выспрашивает у девочки Таня старшая.
— Она в тамбуре курит, — на удивление четко и без обиняков сообщает маленькая смуглянка.
«Вмешательства логопеда практически не требуется, — отметила про себя Ада. — Хороший материал».
Ада начала собирать информацию:
— А кто твоя мама? Она где работает?
— Она в тамбуре курит, — еще раз для непонятливых тетенек объяснила попрыгунья.
— Это она с солдатами еще на вокзале гужевала, — как бы между прочим пытается внести ясность в ситуацию с Оксаниной мамой Таня старшая.
Так и не поняв, что такое суверенная демократия, мужик со второго уровня пошел в тамбур якобы покурить.
Прожженная девица с сексуальным пупком стояла в дыму и солдатском окружении. Она посасывала пиво и колыхала грудью в такт вагонным колесам. Дембеля в сизом дыму и с неуставными аксельбантами притирались к ее крутым ягодицам.
Мужик за сорок почувствовал себя неудачником и, отвернувшись к окну, торопливо закурил. За вагонным окном длился погорелый пейзаж. Обугленные трупы телеграфных столбов, умерщвленный кустарник, отступивший в панике перед огнем лес.
Мамаша пятилетней смуглянки неожиданно вспомнила о материнских обязанностях. Вырвала у дембеля пакетик попкорна:
— Пойду ребенка покормлю… — опять же неожиданно повернулась корпусом к мужику, сунула ему бутылку пива. — На, дед, подержи…
Тот взял бутылку пива, но про себя не согласился, что он дед. Какой дед? Он еще ого-го! По выходным, конечно. А так — некогда.
— Мужик, тебя как звать? — обращается к нему неуставной аксельбант.
— Иван Иванович, — представился тот с достоинством.
— Ха, как в анекдоте. А меня Вован, тоже как в анекдоте, — ржет солдат. — Короче, дядь-Вань, — констатировал парнишка с белесыми ресницами и продолжил, — Короче, мы из горячей точки, — панибратски похлопал дядь-Ваню по плечу аксельбант. — Ну, ты не ссы, не обидим.
— Я сюда не поссать вышел, а покурить. Понял, сынок? — мужик набычился, уже готовый жахнуть бутылкой по стриженой дембельской голове.
— Ты меня на «понял» не бери…
Внезапно дверь тамбура распахнулась, и в проеме нарисовалась смуглявая попрыгунья.
— Оксана, иди сюда, пошли кушать, — попыталась изловить девчушку тамбурная мать, держа в одной руке пакет попкорна. Девчушка схватила за штанину Ивана Ивановича и пропищала:
— Я есть не хочу. Ты мне книжку обещал, а не купил.
Иван Иванович, осознав, что компания малышки и ее аппетитной мамаши лучше, чем кодла борзых дембелей, поспешил взять на руки попрыгунью и вернулся в вагон. За ним последовала разбитная мамаша, взяв у Ивана Ивановича недопитую бутылку пива.
— Деда, а ты моим папой будешь? — с некоторой озабоченностью спросила Оксана.
— Дедушка будет нашим спонсором, — не очень трезво гоготнула ее мамаша. — Кстати, меня зовут Лолита. Не путать с Лолитой Набокова, — блеснула молодка познаниями.
«Спонсоры в плацкартных вагонах не ездят», — подумала Ада с квадратными ногтями и изощренным интеллектом, пропуская в узком проходе неказистого Ивана Ивановича с ребенком на руках. Сама между тем внимательным, товароведческим взглядом оценила молодую мамашу с бутылкой. Сложена пропорционально, можно сказать, породистая самка. Но настораживает пристрастие к пиву. Впрочем, сейчас вся молодежь подсела на пиво.