– Все нормально, – ответила я. – Поверь, после пятнадцати лет службы меня трудно обидеть.
Мы вернулись в прежнюю комнату, где на диване еще валялись мнемонические присоски. Бьорг немного поколебался, но все же убрал их с глаз долой.
– От секса ты отказалась, – начал он бодро, – значит… Ты не передумала?
Опять издевается, гад!
– Прости, Марья, но что-то я усомнился. Может, тебя беспокоит возможность записи? Так ты не думай, никакой записи не будет.
Смешно.
– Бьорг, утомляешь. Тебе заняться нечем?
– Я твой куратор, а это – почти как… А, ладно. Я не настаиваю.
Что-то он подозрительно покладистый.
– Лучше расскажи мне про вашего советника по культуре.
Секретчик тут же нацепил свою непроницаемую маску суперпрофессионала:
– Пока это закрытая информация.
– Кто будет следить за мной в теле Маши?
– Странный вопрос. Я, конечно.
– Ты же должен следить за моим телом?
– Я справлюсь, – заявил мне этот самоуверенный тип.
Что же, они сами облегчают мне задачу.
– Ты поговорил про импланты для тела Маши?
– Поговорил. К сожалению, единственное, что можно сделать – «экстренную кнопку».
Ну… В любом случае это лучше, чем ничего. Воспользоваться такой «кнопкой» можно было лишь однажды, зато худосочный дистрофик на пару часов обретал силу и реакцию профессионального солдата. Правда, потом следовал откат в виде полного истощения, и важно было точно рассчитать момент и целесообразность. Но что-то говорило мне – я не ошибусь.
Оставшееся до приезда Маши время мы провели, мирно обмениваясь мнениями о мьенгах, их планете и биотехнологиях. В моей памяти всегда вовремя всплывали нужные понятия, и даже образы бескрайних рисовых полей. Рисовых? Да, наш рис превосходно чувствовал себя на АстразетаРай, и понравился мьенгам на вкус. Именно благодаря ему мьенги позволили открыть у себя на планете посольство-представительство Земли.
Еще, как оказалось, я знала в лицо всех тамошних землян – посла Хона Ван Чи, его жену Ираиду Степановну и дочку Леру, капитана Сергиенко и некоего Клауса Барбозу – того самого советника по культуре, лейтенанта секретной службы. Бьорг не мог не знать, что в материалах для меня есть эти данные. Тогда почему отказался говорить о младшем по званию коллеге?
Но не успела я как следует обдумать, в какой форме задать вопрос для гарантированного получения ответа, когда коммуникатор секретчика противно запиликал.
Приехала Маша.
– Пошли, – поднялся Бьорг.
У двери ошивались вооруженные ребята в камуфляже, готовые отконвоировать меня в…
– В седьмую амбулаторию, – приказал секретчик. – Я ее встречу, – пояснил он мне.
Седьмая амбулатория находилась на этом же этаже, просто в другую сторону от лифта. Душевный доктор Фрезер радушно улыбнулся и отпустил конвой.
– Проходите, Машенька, располагайтесь. Замечательно, просто превосходно! Я вижу, ваш эмоциональный фон стабильно позитивен, а это, таки, прекрасно! – экспрессивно воскликнул он, едва мы остались одни.
Впрочем, не одни. Из полуоткрытой двери в кабинет то и дело выглядывали мощные ребята в медицинских робах, и, хотя лица были скрыты масками, я готова была поклясться – разглядывали они меня.
– Машенька, вы помните, что я говорил? Никаких стрессов.
– Амбальчиков своих уберите, Маше тоже стрессы не нужны, – ответила я. – Она у нас девушка молодая и трепетная, испугается еще. И, кстати, доктор, ей секс предлагать не надо.
– Машенька, – теперь улыбка Фрезера стала укоризненной. – За кого вы меня принимаете?
– Надеюсь, за профессионала, но не предупредить не могу.
– Ай-ай, как нехорошо… Сарказм вам не к лицу, – едва ли не расхохотался Марк.
Но за дверь заглянул, на кого-то шикнул, после чего на выход проскользнули заметно притихшие парни. Вовремя, потому как Маша с Бьоргом уже пришли.
– Манечка! – жизнерадостно заорал Марк. – Ну наконец-то я получу доступ к вашему роскошному телу!
Машка спокойно посмотрела на него, на меня и улыбнулась:
– Марк Геннадьевич, мы с вами уже обо всем договорились. Мария, как ты тут? Бьорг говорит, что…
– Что бы ни говорил Бьорг, нам пора начинать, – перебил ее Фрезер. – Прошу, милые мои, проходите в лабораторию. И попрощайтесь со своими телами заранее.
Маша подошла ко мне и прошептала:
– Найди моего папу.
Я ответила:
– А ты побереги мое тело.
Под взглядом Бьорга ничего больше и не скажешь… Но мы пару секунд постояли, держась за руки и глядя друг другу в глаза. И шагнули за порог, где ослепительный свет заставил зажмуриться. А потом все чувства отключились, и я снова провалилась в темноту.
Привыкать к новому телу было тяжело, хотя Марк и его помощники наперебой твердили, что я молодец, и адаптируюсь не в пример быстрее предыдущих телопутешественников.
И дело было даже не в том, что слегка сместился привычный мне центр тяжести. И не в том, что сил и внимания для обычных движений приходилось прикладывать больше – иначе мышцы просто не слушались. О главном подводном камне ни врачи, ни секретчики не предупредили. Мозг Маши оставался мозгом Маши, а моя психоматрица… Всего лишь психоматрицей.
Ситуация напоминала смешной исторический казус с рядом конституционных монархий, в которых короли и императоры царствовали, но не правили. Вот так и я… Это привычка говорить «я», а на деле… Моя психоматрица и организм Маши Петровой вели себя как не правящий правитель и вполне самостоятельный народ.
Марк убеждал меня, что к концу перелета произойдет полноценное слияние, что нужно всего лишь подождать, избегать стрессов и получать максимум позитива из сложившихся обстоятельств.
Бьорг, который приходил регулярно, советовал совсем другое. Решать логические задачки, воспроизводить в уме свои расследования, причем в мельчайших деталях, а не как в отчетах, вспоминать самые нелюбимые курсы, прослушанные в Академии, играть в математические игрушки – для этого мне даже дали доступ в сеть.
Вот это оказалось весьма полезным. Тем более, что у меня было одно, пока что не начатое, расследование. Спускать неизвестному толстосуму покушение я не хотела и не могла. И я раз за разом вспоминала дело Батрышкина и до одури искала собственную ошибку. Пока безрезультатно.
Не могу сказать, что к вечеру последнего дня перед вылетом экспедиции я как следует натренировала мозг Маши, но определенные подвижки уже были. Хотя… в моей психоматрице то и дело всплывали нехорошие предчувствия, что все это нам еще аукнется в самый неподходящий момент.