— Бабушка, кто ж сотворил-то это? — слезы против воли побежали по щекам. Милава опустилась на пень, что притулился к лежанке, и попыталась взять в ладони холодную руку. Ничего не вышло — каменные пальцы словно вросли в изъеденный молью ворох.
Скрипнули петли. Милава обернулась. У входа, купаясь в лунном свете, стояла богатырская фигура. Алесь.
— Мир в твою хату, Кукоба, — почтительно коснулся пальцами старого крыльца сын старосты. А ведь так убедительно кивал, обещая бежать куда глаза глядят. — Прости, что явился к тебе нежданно-негаданно. Об одном прошу — не делай худого Милаве.
— Она уже никому ни худого, ни доброго не сделает, — всхлипнула ворожея. — Некому боле поклоны отвешивать.
— Что так? — очи молодца покамест не привыкли к свету в избе. Он щурился, пытаясь приметить, где ж там девица притаилась.
— Померла она.
— Как? Как померла? — Алесь подошел к лежанке и ахнул. — Ты ж сказывала, что она не может помереть, покуда дар свой не передаст. Но ты ж его так и не переняла. Или переняла?
— Нет, не поспела. Зато кто-то другой перенял. И, по всему видать, супротив бабкиной воли.
— А такое возможно? — Алесь никак не мог отвести очей от помершей. Вслух он ничего не сказал, но по лику было заметно, что искривленная посмертная маска его страшит. И все ж он подошел ближе и положил руки Милаве на плечи — точно успокоить хотел. И правда, ей от этого малость полегчало. — Никак давеча померла.
Милава кивнула:
— Вчера. И видать, сразу после моего ухода.
— Откуда ведаешь? — спросил молодец.
Ворожея пожала плечами, мол, ведаю, и все.
— Эй, что у вас там? — на пороге возникла Воста. Ее темный лик и светлые волосы странно смотрелись на границе серебристого света луны и подрагивающего мерцания свечи. Алесь поспешно снял руки с плеч ворожеи и спрятал за спиной.
— Бабка померла.
— Как? А кому ж тогда сила досталась? — насторожилась смуглянка.
Милава пожала плечами.
— Ну, значится, теперича ты наконец-то можешь в свою хату вернуться, — сказала Воста. Взгляд сына старосты метнулся к ворожее и застыл в ожидании ответа.
— Нет, как раз теперича не могу.
— Почему? — нахмурилась смуглянка.
— Ежели я нынче деревню покину — кто ж селян убережет? Я ж как думала: хворь да обоз — бабкиных рук дело. Ан нет. Видать, виновник тот, кто ее силу выкрал.
— Ну, а тебе что за дело до того? — вскинулась Воста. — Ты больше за дар не отвечаешь. Пущай сами выпутываются.
— Что ты! Ведь пропадут они. Лиходей не успокоится, покуда их всех не переведет. Ему что конь, что пришлый, что дитяти, — у Милавы в голове не укладывалось, как смуглянка может оставаться столь равнодушной. Хотя кто ведает, чего она за свою жизнь натерпелась. Вот ежели б она так не ершилась да рассказала про себя, глядишь, Милава помогла бы ей с пережитой несправедливостью примириться да на люд теплее глядеть.
— Да на кой ляд сдались тебе эти селяне? — топнула Воста в хате с неупокоенной душой — от возмущения даже запамятовала о традициях. — Уж они-то на тебя при первой возможности всех собак повесят!
— Не могу я их одних покинуть, — стояла на своем ворожея.
— Видать, мало тебе, что в яму бросили? — взбеленилась подружка. — Мало, что спалить хотели? Раньше они тебя ведьмаркой звали, а нынче, как прознают, что твоя бабка померла, твою силу на два помножат! И решат, что нет места таким, как ты, на свете белом!
— Она права, — опередил Милаву Алесь. — Опасно тебе в селе оставаться. И нам не поможешь, и себя под расправу подставишь.
— Ох, в кои-то веки дело говорит, — фыркнула Воста.
— Возвращайся к себе, Милава. Я провожу, — пообещал Алесь.
Милава молчала. Она понимала, смуглянка права — опасно ей тут оставаться. Вот только даже несправедливое отношение люда не могло остановить ворожею. Они просто не разумеют, какая угроза нависла над селом. Кому как не ей заботиться о селянах? Мамка всегда учила не отступать пред трудностями.
— Благодарствую, милая Воста, что так хлопочешь обо мне. Но только я все равно тут останусь. Потому не трать силы понапрасну. К тому ж я нынче только уверилась, что тебе стоит покинуть меня. Не хватало еще, чтоб и на тебя гнев селян пал.
Смуглянка закатила очи, отступая пред упрямством Милавы.
— Что ж, раз ты так решила, то я с тобой, — сказал Алесь. Ворожея сначала хотела воспротивиться, а затем решила, что от такой подмоги отказываться не стоит. — Пойдем.
— А бабка? — Милава старалась глядеть только на Алеся, ибо чуяла, как Воста сверлит неодобрительным взглядом.
— Прежде надобно тебя на ночлег пристроить. А поутру я селян созову, о Кукобе поведаю. Мы ей сами погребенье устроим.
— Благодарствую, — тихонько сказала Милава и невольно взяла Алеся за руку.
Молодец поглядел в ответ так нежно… Но Воста впилась бесцветными глазами, малость за горло не схватила. Алесь приметил, вспыхнул, кашлянул:
— Ну, мы, это, снаружи подождем. Тебе ж надобно с бабкой попрощаться.
Ворожея кивнула и нехотя выпустила крепкую руку молодца. Дверь снова скрипнула — черная изба выплюнула Восту и Алеся. Милава осталась одна. Она еще долго смотрела на покойную, пытаясь уразуметь, как же так случилось, да разгадать, кто дар взял. Винила себя за несправедливость к Кукобе. На сердце навалился валун тяжелей прежнего. Но делать нечего, надобно проститься да идти селян вызволять. Кто ведает, каких бед поспел лиходей в деревне сотворить?
Но прежде надобно бабку от селян отвадить. Милава обошла избу, внимательно оглядывая кажный закуток, но кроме старенького потертого сундучка, притаившегося у печки, никаких скарбов не сыскала. Отомкнуть его особого труда не составило — дрожащая рука откинула крышку, обнажив недра. Девица пригляделась: несколько черных свечей, перевязанных алой тесьмой, медное зеркальце, холщовый мешочек, никак с костяными рунами. Милава потерла его в руках, убедившись в правдивости догадки. А это что? В самом уголке сундука в подрагивающем свете огарка неприметно лежали до боли знакомые бусы. Не может того быть! Ворожея, не веря очам своим, взяла их в ладони и пригляделась. Каждая бусина была вырезана из дерева и украшена буковкой, выжженной солнечным лучом. Точно такие ж бусы носила ее мамка. Она сказывала, что их ей даровал возлюбленный, Милавин батька. В них мамка и земле была предана. Вот только надписей ворожея не запамятовала.
— Рогнеда, — прочла шепотом Милава имя мамки. Остальные бусины, а всего их насчиталось два десятка, оказались затерты. Ладно, после. Ворожея замотала скудное наследие в тряпицу. Последний раз глянула на бабку да накрыла ее латаным запрелым одеялом. После сыскала помело и вышла из черной хаты. В нос ударил свежий запах ночи, запах жизни. Милава с удовольствием втянула этот дивный аромат поглубже.