Я тысячи лет бродил по этой земле, глубоко погружался в зверя, а человеческие воспоминания таяли, уходили, исчезали. И всё же… воспоминание о волке проснулось во мне…
Я – Трич. Воспоминания возвращаются щедрым потоком, а тело моё холодеет, становится совсем холодным.
Он несколько дней выслеживал таинственных зверей, его вело неутолимое любопытство. Незнакомый запах, привкус смерти и старой крови. Бесстрашный, он думал лишь о том, чтобы принести гибель, как делал это уже так давно, не зная себе равных. Белый Шакал исчез в туманах ушедших веков, сгинул, а если и не умер, то всё равно что погиб. Трич сбросил его с обрыва в бездонную пропасть. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Гордыня тигра вошла в легенды – нетрудно было поддаться самоуверенности.
Четверо к’чейн че’маллей отступили, с холодной решимостью ждали.
Я рвал их. Кромсал плоть, ломал кости. Повалил одного, глубоко вонзил клыки в безжизненную шею. Ещё миг, ещё один удар сердца, их бы осталось трое.
Совсем чуть-чуть…
Трич умирал от дюжины смертельных ран. Он уже давно должен был умереть, но цеплялся за жизнь со слепой, звериной решительностью, рождённой яростью. Четверо к’чейн че’маллей оставили его – с презрением, зная, что он уже не поднимется, лишённые представления о милосердии.
Лёжа на траве, Тигр Лета помутившимися глазами смотрел, как немёртвые враги уходят прочь, с удовлетворением заметил, как висящая на тонком обрывке кожи рука одного из них наконец оторвалась и упала на землю – и осталась валяться, хозяин просто не обратил на неё внимания.
Затем, когда к’чейн че’малли выбрались на гребень ближнего холма, его глаза вспыхнули. Гибкое, вытянутое чёрное тело возникло среди его убийц. Сила потекла, словно чёрная вода. Первый немёртвый охотник усох под её ударом.
Схватка переместилась вниз по склону холма, так что Трич уже не видел её, но звуки боя продолжали пробиваться сквозь рокот уходящей жизни. Тигр начал ползти, подтягивать себя вперёд – дюйм за дюймом.
Через несколько мгновений все звуки по ту сторону холма стихли, но Трич продолжал двигаться, оставляя позади широкий кровавый след. Он не сводил янтарных глаз с гребня холма, воля к жизни сжалась в нечто звериное, животное, неспособное уверовать в собственную гибель.
Я это видел. Антилопы. Бхедерины. Бесполезная борьба, слепой бунт против смерти, попытки сбежать, хотя кровь из глотки уже течёт мне в пасть. Ноги молотят воздух, будто бегут, спасаются, хоть я уже начал трапезу. Я это видел, а теперь – понимаю.
Тигр повержен воспоминаниями о добыче.
Он уже забыл, в чём смысл борьбы, зачем нужно выбраться на гребень, знал лишь, что должен это сделать, завершить последнее восхождение, увидеть, что именно лежит на той стороне.
Что лежит на той стороне. Да. Солнце уже спустилось к горизонту. Бесконечный простор дикой прерии. Последний взгляд на мир, прежде чем я провалюсь в проклятые Врата Худа.
Она возникла перед Тричем – худая, мускулистая, гладкокожая. Женщина, невысокая, но крепкая, на плечах – шкура пантеры, чёрные длинные волосы нерасчёсаны, но всё равно блестят в последних лучах умирающего света. Миндалевидные глаза, янтарные, как и у него самого. Округлое, сужающееся книзу лицо, грубоватые черты.
О суровая королева, отчего твой вид разбивает мне сердце?
Женщина приблизилась, села, уложила массивную голову тигра себе на колени. Маленькие ладони стёрли кровь и засохшую пену у его глаз.
– Они уничтожены, – сказала женщина на древнем наречии, языке Первой империи. – Это было легко – ты измотал их, Беззвучный Охотник. Воистину, от легчайшего касания они просто развалились на куски.
Врёшь.
Она улыбнулась.
– Наши дороги уже пересекались, Трич, но я не приближалась, помня твою ярость и гнев, когда мы уничтожили вашу империю.
Они давно остыли, имасс. Вы сделали лишь то, что было необходимо. Вы исцелили раны…
– Имассы не могут поставить это себе в заслугу. Другие исцеляли разбитый Путь. Мы лишь перебили твой народ – тех, кого смогли найти. Это – наше особое умение.
Убивать.
– Да. Убивать.
Я не могу принять свой человеческий облик. Не могу его найти в себе.
– Слишком много времени прошло, Трич.
Теперь я умираю.
– Да. Я не владею умениями целителя.
Трич внутренне усмехнулся.
Лишь умениями убийцы.
– Лишь убийцы.
Тогда положи конец моим страданиям.
– Это говорит человек. Зверь бы никогда о таком не попросил. Куда пропало твоё упрямство, Трич? Где твоя хитрость?
Издеваешься надо мной?
– Нет. Я здесь. Как и ты. Скажи, кто же тогда третий?
Третий?
– Кто освободил твою память, Трич? Кто вернул тебе – тебя? Сотни лет ты был зверем, мыслил как зверь. Из такого забвения нет возврата. Однако…
Однако я здесь.
– Когда твоя жизнь уйдёт из этого мира, Трич, ты попадёшь, как мне кажется, не к Вратам Худа, а… в другое место. Ничего не могу сказать наверняка. Но я чувствую движение. Старший бог вновь действует, быть может, – самый Старший из всех. Он делает незаметные ходы. Некоторые смертные были избраны и сейчас изменяются. Зачем? Чего хочет этот Старший бог? Не знаю, но думаю, что он желает отвести смертельную – и огромную – угрозу. Думаю, началась игра, которая долго ещё будет разыгрываться.
Новая война?
– Не ты ли – Тигр Лета? Война, в которой, как счёл Старший бог, ты будешь нужен.
Горькое веселье затопило мысли Трича.
Я никогда не был «нужен», имасс.
– Произошли изменения. И похоже, со всеми нами.
Так значит, мы снова встретимся? Я бы этого хотел. Я бы желал вновь увидеть тебя в облике полуночной пантеры.
Женщина рассмеялась низким, гортанным смехом.
– И вот – пробуждается зверь. Прощай, Трич.
В этот, последний миг она увидела то, что тигр лишь чувствовал. Тьма сомкнулась вокруг него, мир сжался. Поле зрения сузилось… из двух глаз… до одного.
Один. Он смотрел, как на широкую, укрытую травой прерию опускалась ночь, видел, как огромный тигр-оборотень устало замер над тушей могучего ранага, которую терзал прежде. Заметил парные огоньки его холодного, вызывающего взгляда. Всё это… так давно…
Затем тьма.
Затянутая в перчатку рука отвесила ему крепкую пощёчину. Ток Младший осоловело приоткрыл единственный глаз и увидел раскрашенную маску Сену.
– Ух…