Ближайший мужчина с кожей, покрытой сеткой старых шрамов, склонился над ним и прошипел:
– И что, д’иахирр? Я вижу твое лицо. Солнце заходит. Убьешь меня?
Ему же захотелось засмеяться. Лицо? Какое лицо? Поцелуй скорпиона превратил его в странную маску, пародию человеческих черт. Его же собственное лицо было нынче где-то там, спрятанным под опухолью и солнечными ожогами.
Ну и еще дело в душе. А скорее – в ее отсутствии. Теперь они уже не могли ничего у него отнять.
Тень иронии, должно быть, мелькнула на его лице, а может, вспыхнула в глазах, а возможно, изгой лишь искал повода, чтобы выплеснуть злость, поскольку внезапно, без предупреждения, он ударил Йатеха по лицу, наотмашь, и тут же добавил с другой стороны.
– Чего лыбишься! – рявкнул он.
Удары Йатех почувствовал не сразу, лишь несколько сердцебиений спустя на щеки словно кто плеснул жидким свинцом. Он сжал зубы, чтобы не закричать.
Тот, со скорпионом на голове, присел на корточки и перевернул иссара на бок.
– Мечей нету. Изгнанник.
– Дар, – пробормотал кто-то. – Дар пустыни.
– Далеко зашел. Может, дар, может, нет. Проверьте, нет ли у него оружия.
Они не цацкались, обыскали его быстро, избавив от кинжалов, после чего грубо дернули – так, что с волной всепожирающей боли пришла тьма. Только на миг, как ему показалось, но, когда он пришел в себя, солнце почти успело спрятаться за горизонт. Волокли его попеременно, вдвоем, придерживая за руки, лицом к земле. Не пытались никоим образом облегчить его страдания, и, наверное, именно боль от вывернутых суставов привела его в сознание. Он тихонько застонал.
– Живой, – пробормотал кто-то из них. – Сильный.
– Это хорошо. Не будем терять времени.
Разговор стих, к’к’на не любили расходовать силы на пустую болтовню. Четверть часа спустя – четверть часа, наполненные рвущей болью, – его бросили на песок. Ему не хватало сил даже поднять голову.
– Переверните его.
Пинком они перевалили его навзничь. Тот, со скорпионом на черепе, склонился, прищурившись. Насекомое сомкнуло клешни.
– Не хочу, чтобы ты умер, д’иахирр. Хочу, чтобы ты жил, долго жил.
Он приложил к губам Йатеха какой-то сосуд. Влага, вода… Йатех принялся пить, быстро, жадно. Напиток был горьковато-соленым. Он пил, противу желания, противу знания, что каждый глоток будет стоить ему многих часов страданий. В легендах иссарам называли людей пустыни самыми отчаянными и наиболее безжалостными своими врагами. Любая из клановых или племенных войн велась по Законам Харуды. Войны же с к’к’на протекали безо всяких условий и правил. Речь шла лишь о том, чтобы вырезать неверных кузенов под корень. И только бесконечность пустыни растянула эту войну на столетия, на десятки поколений, потому что, если нужно было бы найти того, кто лучше иссарам передвигался по морю песка, оказались бы это именно к’к’на. Как и всякая братоубийственная война, эта тоже была лишена и тени милосердия; века жестокость оставалась единственным языком, которым говорили друг с другом обе стороны. Йатех помнил рассказы о том, что иссарам делали, когда натыкались в пустыне на лагерь людей песка. Убивали любого мужчину и мальчика старше десятого года жизни. Потом уничтожали сосуды с водой, а если лагерь стоял подле источника, отгоняли его жителей в глубокую пустыню и оставляли там, чтобы солнце и песок взяли свое. Последний такой рассказ происходил из времен молодости его отца.
Несмотря на это, он знал наверняка, что мужчина говорит правду. Он хотел, чтобы Йатех жил. На свете нет ничего сильнее, чем ненависть между родственниками.
Но он пил. Пил глупо и безрассудно, понимая, что должен набрать в рот воды и плюнуть ею в лицо врагу в надежде, что, разъяренный пустым расточением воды, тот перережет ему горло. Ненависть в глазах чужака была холодна, словно лед. Этот человек был заинтересован удержать его при жизни любой ценой – только затем, чтобы исполнить свой обет.
– Будешь жить, – повторил тот с каким-то мрачным удовлетворением в голосе. – Растяните его.
Умело и быстро они вбили в песок четыре колышка, к которым привязали запястья и стопы пленника. Один из них принес покрывало и набросил его на тело Йатеха.
– Переживешь эту ночь и следующую – тоже, – проворчал к’к’на. – А послезавтра доберемся до лагеря и там-то решим, что с тобой делать.
Они развернулись и исчезли из поля зрения.
Девушка появилась из ниоткуда. На этот раз он видел только овал лица на фоне темнеющего неба. Чувствовал ее взгляд. Тот жег его.
– Скорпион, – сказала она, склоняясь над ним. – Мой маленький, личный, персональный скорпион.
Был у нее странный акцент – странный, потому что привычный. Был это акцент восточных племен д’иахирров, именно такой, как у всех в его афраагре. Могла она в любой момент войти в любое поселение и смешаться с жителями, выдав себя за какую-нибудь далекую родственницу. Она склонилась над Йатехом и лизнула его в щеку. Потом в другую. Похлопала по лбу, подцепила пальцем его губу и обнажила зубы. Подула в нос.
– Ты выглядишь здоровым экземпляром, сын предателей. Хорошо упитанным и сильным. Скажи мне, зачем ты пил его воду? Знаешь же, что тебя ждет…
Он молчал. И думал, интенсивно и ясно, впервые за пару последних дней. Девушка была настоящей, истинной, не видением, он чувствовал ее прикосновение, чувствовал дыхание. Но люди песка ее не замечали, не обратили внимания на силуэт, присевший на гребне дюны, и не видели ее сейчас, хотя лагерь их находился лишь в нескольких шагах, а говорила она довольно громко.
– Не услышат меня, – проворчала она, безошибочно угадав его мысли. – И не увидят. Они – уже духи, последние из племени, много лет странствующие по пустыне в поисках следов родственников, побратимов или других людей песка. Я сопутствую им уже какое-то время, скрываясь в тени их безумия. Чувствую, как оно растет, набухает, как гноящаяся язва. Все говорящие камни пусты, а если у какого-то из источников они и находят знаки, то оказывается, что тем – десятки лет. Наконец-то вам, потомкам предателей, удалось завершить длиннейшую войну в истории мира. Два с половиной тысячелетия вы режете друг друга – и вот их осталось лишь пятеро, четверо этих и еще Слушающий Песок, благодаря дарам которого они до сих пор избегали смерти. Но он уже стар – и умирает. Когда уйдет – они тоже погибнут, поскольку лишь его умение формировать Силу стоит между ними и пустыней.
Она склонилась низко, почти прикасаясь к его лицу:
– Зачем ты пил его воду? Я наблюдала за тобой, искала к тебе ключик, но мне нужно быть уверенной. Разве не пришел ты сюда за смертью? Зачем продлеваешь агонию? Почему держишься за жизнь? Покажи мне…
…Исанель. Лежит на постели и спит. Спокойное дыхание заставляет ее грудь слегка подниматься. Давно миновала полночь. Еще три-четыре часа – и рассвет позолотит горизонт.