– Кырык-кырык!
Так тому и быть. Беру! Полюбовался я на свой – свой!!! – меч, махнул еще пару разиков и отнес к двери, у стеночки поставил. Теперь – что? Шлем?
– Доспех!
Этого добра тут хранилось – завались! На целое войско хватит, и еще останется. Панцири-куяхи: цельнокованые, с полировочкой, с узорчиками, и кожаные, с бляшечками, и рыбья чешуя из пластиночек внахлест, и хитрость-громадина из не пойми чего… У меня глаза разбежались! Много ли нам надо? Много! Чтоб красивый, и по размеру, и прочный. И железный, железный! В коже пусть чагары-наемники ходят! В ольховых прутняках – бедняки-ополченцы! Копыт конских нарежут, навесят – и ладно им, чумазым! А я кто? Я – боотур из солнечного рода айыы! Ну хорошо, вот-вот им стану.
Вооружусь и стану!
Берем кожаный поддоспешник – не голяком же доспех примерять? Берем панцирь: на груди – серебряный кюн [18] , внизу – юбочка с разрезами. Как на коне без разрезов скакать? Берем боевые рукавицы. Оплечья берем: две пары. Ну вот, ничего страшного в этой Кузне нет: сам выбираешь, сам примеряешь. А врали-то, врали: и в доспех тебя силком запихнут, и колотушкой по шлему дадут, чтоб налез…
– Брехуны!
Брехуны, соглашаюсь я-взрослый. Мне снится сон, и я смеюсь – так, чтобы мальчишка не услышал. Прекрасный выбор, малыш. Замечательный доспех. Сел, как влитой. На тебя, молокососа. Сколько тебе лет, Юрюн Уолан? Кому из нас двоих еще предстоит расти и расти? Забыл?! Ну и ладно, ты забыл, а я не стану напоминать. Зачем портить праздник? Кричи, парень, радуйся.
– Наручи! Поножи! Шлем!
Шлема показалось мало. К нему я взял превосходные чарапчы [19] с застежками на затылке. Ножи. Три штуки. Вдруг один сломается, а другой потеряется? Палица. Щит. Чудо-щит! Ни одно копьё не пробьёт. Да, копьё. Вот ты, моё славное. Коли, мечи, древком лупи – бойся, враг! Наконечник узкий, граненый. Острый-преострый! Чудо-копьё! Любой щит пробьёт. Что теперь?
– Лук!
В доме по-прежнему грохотало, стукало, брякало. Противно взвизгивал напильник. В стенах стрекотали кузнечики, жужжали шершни. Звуки тут были тише, чем снаружи. Я быстро перестал обращать на них внимание. Лишь к тому, что пол под ногами дрожит, привыкнуть не сумел. В итоге не привык – притерпелся.
Лук я выбирал дольше всего. А что? Кто ворону в глаз лупит? Значит, и лук нам нужен не абы какой. В оружейной абы каких луков не хранилось. Раньше я бы любой схватил, не глядя, но раз уж позволили выбирать… Все луки боевые, клееные из пяти-семи слоев, с накладками. Ух ты! Вот это да! Лук-лучище едва ли не целиком из костяных пластин собран. В середке, в самой сердцевине – темное дерево или металл, не разберешь. Огромный – выше меня. И тугой. Ох, тугой! От злости я расширился, но натянуть это чудовище не смог. Нет, не мой лук. Жалко. Такой и Мюльдюн-силач не натянет. Для кого ж его сделали-то?!
– А ты чей будешь?
Твой, ответил лук-сосед. Он – единственный из всех! – был окован сияющей красной медью, а под ней туго обтянут кручеными жилами. В оковке – прорези, в них видно: семь слоев, один к одному. Сердцевина – знакомый металл-дерево. Рога точеные, с резьбой, тетива тоже жильная. Натяну? Не натяну? Взял я лук, подержал и даже пробовать натяжку не стал.
– Мой! Ты мой!
Твой, повторил лук. Чего орешь, дурачина?
Набрал я стрел с орлиными перьями. Сложил их в колчан. Две тетивы про запас, петли – тетиву крепить; налучник – таскать в непогоду… Вроде, всё? Братцы, как же я это добро отсюда уволоку? Ну, доспех на себя надену, шлем – тоже… Ага, вспомнил! Есть такие обода-кольца, они на спину цепляются. В них оружие засовывают и поклажу, если приспичит. Вот вы где, колечки! Прикрепить обода к доспеху у меня не получилось – ничего, Кытай Бахсы приладит.
Я надавил на гриб с красной шляпкой.
Где-то зазвенело.
Вместо мастера Кытая пришел человек-тень. Бочком скользнул в оружейную: блеклый, тусклый, одет в серое. Лица толком не разглядишь. Сперва он показался мне плоским, как лента бересты. Но человек повернулся ко мне, и я выдохнул с облегчением: померещилось.
– Здравствуйте!
В ответ он молча кивнул. Приладил к доспеху обода с днищем – про днище-то я, балбес, забыл! – загрузил оружие мне за спину и пошел впереди, указывая дорогу.
Немой, что ли?
Вел он меня не туда, откуда мы с кузнецом явились. Окончательно я в этом уверился, когда человек-тень распахнул передо мной великанскую, глухо лязгнувшую дверь и посторонился, пропуская вперед. Слился с тенью двери, растаял: вроде бы есть, а где, как, кто – спросите чего полегче! Ну и ладно, главное в другом – за дверью была кузня! Настоящая! Кытай Бахсы работал здесь, это я сразу понял.
Тут и младенец бы понял!
В дальнем конце пылал горн. Пламя гудело, ярилось, бесновалось. В огненную пасть запросто въехал бы мой брат Мюльдюн верхом на коне. Кстати, Мюльдюн – вон он, правда, без коня. Стоит слева от горна и смотрит на меня. А мастер Кытай – справа, и тоже смотрит.
– Заходи! – велел кузнец.
– Ага, иду.
Вдоль стен тянулись полки с заготовками и инструментом. Молоты, молотки, молоточки. Клещи, щипцы, зубила. Напильники. Железяки, каких я сроду не видывал. Сюда бы нашего Тимира-кузнеца! Хотя нет, лучше не надо. Тимир, небось, от зависти сразу и помер бы. Пол был завален ржавыми опилками и стружками. Они гадко скрежетали под ногами. А перед горном высилась наковальня: блестящая, без малейшего следа ржавчины. Громадина – чистый тебе стол на две дюжины человек, клянусь!
На наковальне играли кровавые блики.
– Ну-ка, покажись, Юрюн-боотур!
Я показался. Забренчал, застучал, звякнул.
– Молодец, – одобрил кузнец. – Мюльдюн-бёгё, пора бы тебе выйти прочь.
Не переча, мой брат оставил нас.
– Выбрал, – сказал я мастеру Кытаю. Что еще сказать, не знал, а молчать было неловко. – Спасибо большое!
– Рано благодаришь.
– Почему?
– Полработы не хвалят. Ложись!
И указывает на наковальню.
– Прямо сюда?!
Зябко стало – при горящем-то горне! Ну, раз так положено… Я вздохнул и полез, куда велели. Высоко, скользко. Полированная она, что ли? Забраться на наковальню в доспехе, с оружием за спиной – адова работенка! Я едва не свалился.
– Щит. Копье. Лук.
– Я…
– Возьми всё, что выбрал.
– Всё-всё?
– Да.