От-А-до-Л махнул хвостом вверх, по направлению к звездам:
– Внутри раковины мы все в безопасности!
Сентябрь казалось, что ее сердце – чайник, который закипает на плите и вот-вот пронзительно засвистит. Она посмотрела вверх, на кончик хвоста Аэла, дрожащего, как язычок огня в ночном небе. И тогда – там, наверху – внезапно появилась Волшебная Страна. Сентябрь ахнула и прикрыла рот рукой. Волшебная Страна висела в небе, как изумруд, огромный, зеленый, с синими, розовыми и золотыми прожилками. Она была совершенно не похожа на то, как Сентябрь представляла себе планету, зевая на заседаниях астрономического кружка миссис Хендерсон. Пучки облаков цвета фруктового мороженого огибали эту планету, словно птичья карусель, и разлетались в черноту. А еще у Волшебной Страны обнаружились кольца – как у Сатурна! Перевитые красивыми и блестящими свадебными лентами, они так же наклонно опоясывали шар, пронзая облака. Но эти кольца состояли не только из камней и льда: по ним были проложены рельсы! Украшенные самоцветами, пустынные, без единого локомотива, но все-таки рельсы, со стрелками и эстакадами, мерцающие в темноте. Сентябрь не могла даже сказать, что это красиво. Это было куда грандиознее и величественней, чем просто красиво. Она не могла подыскать название чувству, застрявшему в ней. Оно билось в сердце, как запечатанное в хрустальный сосуд послание, – но она не могла извлечь пробку.
Много лет спустя люди, чьи имена мы с вами проходили в школе, взобрались на крышу нашего мира и посмотрели вниз. Вот они, возможно, сумели бы подобрать нужное слово для ее чувства. Это примерно как внезапно выйти из своей телесной оболочки и посмотреть на нее снаружи, увидеть тело, в котором ты живешь, таким, каким его видят звезды, Луна, Солнце и все, кто тебя знает; увидеть без помощи зеркала, фотографий или отражения в витрине магазина. Ты смотришь на это старое дурацкое тело, в котором расхаживал до той поры, забывая почистить зубы или аккуратно заплести косы, и оно совсем не такое, как ты думал, но как-то, почему-то лучше, чем ты мог надеяться. Если хотите знать секрет – а я очень люблю делиться с вами секретами, когда никто не слышит, – пока этого не сделаешь, вообще невозможно повзрослеть, ни маленькой девочке, ни всему роду человеческому.
– Стоп! – закричала Сентябрь. Аэл остановился. Арустук – тоже. Сентябрь указала на небо, и Суббота с виверном послушно проследили за ее рукой. Даже модель А, казалось, потянулась вверх, хотя и совсем немного. Они все вместе задрали головы, и на лица лег зеленый свет, теплый и полный надежды. Сентябрь и Суббота одновременно протянули друг другу руки, стукнувшись костяшками, и пальцы их переплелись. От-А-до-Л завязал свой хвост узлом вокруг их сплетенных рук, и все они захихикали.
Однако долго оставаться в неподвижности они не могли. Воздух беспокойного моря щекотал их ноздри, тянул за волосы, усики и решетки на бампере. Сентябрь внезапно показалось, что вся она состоит из искр, подобно тому как Валентинка и Пентаметр состояли из бумаги. Боясь вспыхнуть пламенем, она схватила ящик со стетоскопом с заднего сиденья модели А, выпрыгнула из машины и извлекла сверкающие сапфировые трубки.
– Он сказал, мы сможем услышать все что угодно! – Руки Сентябрь дрожали так же, как в тот раз, когда тетя Маргарет разлила в чашки ее кукольного сервиза кофе и уговорила ее попробовать. – Выходит, и лапу тоже? Почему бы нет? Все издает звуки. Может быть, она скребется под землей или барабанит своими мохнатыми пальцами по дереву.
Сентябрь приложила сапфировую чашечку стетоскопа к поверхности Луны. Почва была белой, как мел, даже зеленовато-белой. Сентябрь помнила из Волшебных Новостей, которые смотрела сто лет назад, что Луна сделана из жемчуга – так оно и оказалось. Сорняки и цветы ползучих кустарников стелились светящимся твердым и гладким слоем. Однако сапфировые наконечники стетоскопа оказались слишком велики для ее ушей, поэтому Сентябрь протянула их От-А-до-Л.
– Г-м-м, – протянул виверн. – Ага. – Он слушал очень внимательно, беспокойно постукивая когтями. – Я… я слышу шум. – По его огромному красному лицу пробежала дрожь. Он заморгал, втянул щеки и выкрикнул: – Самый сильный шум на свете! Все сразу! Ой, Сентябрь, больно! – неожиданно взвыл он. – Так громко! Все говорят, храпят и едят одновременно! Все растет, и топает, и роет. Лунные кроты! И какой-то старый Змей грызет скорлупу японской черепашки Каппы. Так грубо, так громко! Мне это совсем не нравится! – Он зажмурился от боли, но продолжал слушать. – Я не знаю, как слушать именно лапу! Лапы – повсюду! Топают, шлепают, колотят, скребут! А, вот, погодите… какие-то оглушительные удары! Как гром. Буммм, буммм, буммм. На фоне всего остального! Вот оно – о! Не одно топанье, а два! И они приближаются! Ох, они меня раздавят! Буммм, буммм, буммм!
– Это, должно быть, Сайдерскин, – выдохнул Суббота, – и его собака. Топают по Луне, чтобы ее разломать.
Терпение Аэла иссякло. Он вырвал из ушей стетоскоп и припал к жемчужной почве, тяжело дыша.
– Прости меня, Сентябрь! – сказал он, хватая воздух пастью. – Это была хорошая идея. Я пытался различить звуки, которые могла бы издавать лапа йети, когда она что-то сжимает, хлопает или скребет, но слышно все сразу, одно поверх другого. Это как радио, настроенное на все каналы одновременно. Может быть, с этим стетоскопингом есть какая-то хитрость, но я ее не знаю. Это, наверное, требует знакомства с вещами на букву С.
– Лучше нам развернуться и уехать подальше от моря, – взволнованно сказала Сентябрь. – После всего, что случилось, ты просто обязан выпустить пламя, – да что там, я чувствую, что и сама начну скоро дышать огнем!
Сказано – сделано. Они свернули в сторону от длинной опаловой прибрежной дороги. Аэл был уверен, что знает путь, и Сентябрь привычно доверилась виверну. Они плавно удалялись от побережья по направлению к темному пятну леса и мрачным теням. В гуще леса мигали огоньки, потрескивая, подмигивая, скатываясь в маленькие шарики и рассыпаясь снова.
– Да, про все, что связано с Грозой, я знаю отлично! – сказал Аэл, явно пытаясь вернуться на знакомую почву. – Когда моя мамочка была совсем крохотной ящеркой, размером не больше высокого замка, она жила с великанами из Монастыря Громокатов. И они выращивали молнии для своего гербария. Разрядов крепче, сочнее и ярче вы отродясь не видели. Молнии выращивают черенками на огромном сверкающем подвое, если вы не знали. Снимать их надо сразу после первых заморозков, в это время разветвления у них самые сладкие. Эти великаны торгуют своими молниями вразнос по всей Волшебной Стране, продают их Ветрам, Ведьмам и прочим Виршеплетам. Так моя мама и встретила своего суженого, Акадэмика. Ученые мужи просто с ума сходят по молниям. Засунуть в корзинку, закупорить в бутылку, завязать бантом! А есть еще и дикие молнии! Не те ровные рядки, что выращивают в монастыре, и не те, что моя матушка кузовами таскала в своих когтях на рынок. Нечесаные, непокорные, не заземленные! – Виверн слегка прибавил ходу. Море Беспокойства все еще дразнило их своим солоноватым воздухом, нашептывало вслед: «Вернись, окунись, поборись с китом! Или хочешь в военно-морской флот?» Арустук тоже поддала газу и рванула вперед по собственной воле.