Все учителя в посёлке держали огороды и скотину. Это до революции крестьянские дети несли сеятелям разумного, вечного, доброго – яичек, мясца, молочка. Сейчас, в рассуждении, не обломится ли чего, бывшие небритые ученики и пожилые подпухшие ученицы маячили за заборами, клянча у бывших учителей на фунфырик.
Если бы не огороды и скотина, учителям было не выжить. Как выживала Любовь Петровна, непонятно – у неё не было ни кола, ни двора и… И, стало быть, опять же, ничто не мешало ей с пафосом просвещать и жертвенно гореть на уроках экологии.
В-третьих, у Любови Петровны не набиралось часов: ей элементарно грозило сокращение. Она преподавала в начальных классах, учеников не хватало: рождаемость в здешних местах упала до нуля. В посёлке мучительно доживал гремевший когда-то на всю страну завод.
В-четвёртых, экология – предмет малоизученный, методической литературы не густо. Поди знай, как к нему подступиться. На обкатанных планах и программах не выедешь, к опытным коллегам за советом не обратишься.
А Любовь Петровну все знали как старательную и безотказную личность. На школьном вечере завуч зачитала посвящённую ей юбилейную открытку, где называла «оптимистичным, удивительно светлым человечком». И, расчувствовавшись, чмокнула мокрым, отдающим портвейном поцелуем: «Вы – сплошной позитив…»
В общежитии педучилища, где мы с Любочкой учились, таких высокопарных слов не знали. Там она просто слыла по жизни страшной пофигисткой. Допустим, в общежитии полгода не работает лифт. А Любочка таращит свои молочно-голубые глазки: «Здорово! Считайте, у нас бесплатный тренажёр для похудения!»
Стипендия копеечная, студентки сидят на родительских овощах и на рыбе (такую кошки не едят). Любочка лепечет: «Девчонки, зато холестерин нам не грозит!»
Общежитие замерзает, батареи ледяные. «А учёные, – важно говорит Любочка, закутанная как капуста, – учёные доказали, что у человека, живущего при температуре ниже 14 градусов, продолжительность жизни дольше на семь лет!» А у самой губы от холода едва шевелятся.
Или вот уж совсем безобразие: в общаге развелись клопы. Но Любочка где-то вычитала, что в клопиной слюне (бр-р) содержатся антикоагулянты, препятствующие свёртыванию крови. А значит, у нас не образуется тромбов, а значит, в старости нам не грозят инсульты и инфаркты! Ага, давайте ещё памятник клопу поставим.
А то вот ещё привычная до боли картинка: на дворе январь, а у нас травка зеленеет, солнышко блестит. Посреди сугробов парит многокилометровая полоса оттаявшей чёрной земли: поселковая теплоцентраль обогревает Вселенную. На наши денежки, заметьте, обогревает. Безобразие, разгильдяйство… Только у Любочки на лице пробивается слабая улыбка, как та травка из-под снега:
– Ой, со всего города бродячие киски и собаки здесь собрались! Приюта нет: пусть хоть на трубе греются бедняжки.
Тьфу ты! И впрямь: в глаза плюнь – божья роса. Во всём, твердит, нужно видеть светлое, позитивное.
Что есть светлого и позитивного в маршрутном автобусе, который подбрасывает на колдобинах, в котором пассажиров швыряет и стукает друг об друга, как полешки? А Любочка, знай себе, потирает ушибленные бока, покряхтывает: «Зато лежачие полицейские не нужны. Ничто не усмиряет лихачей лучше, как битая дорога».
А ведь и вправду, припоминали, на колдобинах не случилось ни одной аварии. Вон, соседнюю улицу гладко залили асфальтом – не успевают гаишников на ДТП вызывать. Видать, не доросли мы ещё до цивилизованных дорог.
Сами понимаете, такая позитивная личность, как Любочка, просто не могла первой из группы не выскочить замуж. Муж – экскаваторщик, владелец однокомнатного гнездышка, клочка земли за городом и подержанной «Нивы». Для студентки педучилища – мечта, а не муж. Но в одну упряжку впрячь не можно коня и трепетную лань.
Очень скоро она достала супруга назойливыми предложениями уметь и желать видеть во всём только позитивное и светлое. При этом юная жена абсолютно не умела и не желала уйти с головой в сезонные хозяйственные работы. Как то: вскапывание огорода весной, прополка грядок летом, закатывание банок осенью – и упоительная лепка пельменей с домашней свининой – зимой.
Экскаваторщик жаловался: я её до дрожи люблю, а она такое выкидывает – я её бояться начинаю. Ну и свекровь, по мере сил, подливала масла в огонь: «Не в роду ли это у них, сынок? Не получатся ли детки у вас полудурки? В блаженненькую свою мамочку. – И – ядовито: – Мухи она не оби-идит».
Разошлись супруги, и вправду, из-за мухи. В последний свой совместный вечер два наших голубка сидели на диване, взасос целовались, а в промежутках смотрели телевизор. Вдруг на светящийся экран спланировала муха и стала по нему нахально ползать.
Муж осторожненько разомкнул объятия, приподнялся – и хлясть её сложённой газеткой. И той же газеткой начисто вытер мокрое пятно. Любочка сидела-сидела, насупившись, да как горько разрыдается. «Что с тобой, Любочка?»-«Миленький, – говорит, – а если б я мухой была, ты бы меня тоже так – газетой?!»
Этот эпизод был последней каплей, переполнившей чашу терпения экскаваторщика. Он схватился за голову, замычал, забегал по комнате. На следующий день подал на развод, причём в загсе оба обливались горючими слезами. Любочка, бессребреница, ничего с собой не взяла. Собрала воротнички-колготки: в чём пришла – в том вернулась обратно в общежитие на свою узенькую коечку.
А экскаваторщик потом с горя женился на женщине старше себя. Я её видела: зад – во, пазуха – во, плечи – во. Огород копает – черенок у лопаты трещит. Уже брюхатая. Муж, а особливо свекровь, очень ею довольны.
Больше у Любочки мужчин не было, что называется: завязала на тугой узелок. А откуда мужчинам взяться, если мы обе как последние дуры двадцать лет назад по заявке районо рванули в этот трижды грёбаный посёлок? Кто ж тогда знал, что знаменитый завод будет растащен в мгновение ока? Что из работяг, кто сообразительней, улизнёт в город, а прочие сопьются – и останется на всю округу нормальных полтора мужика?!
Теперь вы логично спросите, почему мне не светит угроза сокращения – ведь я тоже учитель начальных классов? А знать надо, с кем дружить. Я дружу с заводским замом по АХЧ: проще говоря, завхозом. Который, между прочим, пересидел всех директоров – а это многого стоит.
Познакомил нас случай. Однажды он подбросил нас с Любочкой до дому на своём внедорожнике, цвет хаки камуфляж. Вообще-то он положил глаз на Любочку. Но та, чистоплюйка, с негодованием округлила молочно-голубые глазки: «Вот так сразу, как можно?!»
А вот так и можно. Встречались мы с ним изредка, потом чаще. Потом каждую ночь зачастил ко мне. Втянулся, притёрся, обнюхался, пообвык… А миром, как известно, правят две властительницы: случайность и привычка.
И вот глаз у меня блестит, подбородок задран в небо, плечо развёрнуто, на грудь хоть поднос ставь. Нога ступает по-кошачьи сытенько и уверенно, как у всякой женщины, всласть спящей с любимым мужчиной. А уметь надо мужика к себе привязывать.