С глубоко порядочным девственником (вроде невинного Лёвушки) тактика прямо противоположная. Не терять времени, пока другие не опередили, брать быка за рога. Ошеломить натиском, нахрапом, сразу нырять в постель и хорошо дать. Стать первой женщиной в его жизни, первой подарить ему незабываемые ощущения – и он, со всеми потрохами, навсегда твой.
Лёвушка сразу важно нацепил на безымянный палец толстое обручальное кольцо, которое кололо нам глаза. Ну что, что он хотел этим сказать?! Тупо сигнализировал: что окольцован, что обаблен на веки вечные? Что ах, не приставайте ко мне, я женат и верен жене?
Да хос-споди! Кому ты нужен, сморчок, подкаблучник, кроме своей сытенькой Зиночки? Если хотите знать, обручальное кольцо на мужском пальце – это откровенное хамство, это прямое оскорбление, плевок в лицо, хуже пощёчины. Любую мерзость можно стерпеть от мужика, но только не кольцо. Мужик в кольце – это уже и не мужик вовсе, а чёрт знает что такое…
Однажды мы бежали с Зиночкой к трамваю. На ней была прозрачная декольтированная блузка. В вырезе задорно, тесно скакали, подпрыгивали, сталкивались и перекатывались тяжёлые гуттаперчевые розовые шары, грозя вырваться из эфемерного шифонового плена на волю. Хотелось в такт бегу, задыхаясь, выкрикивать: «Мой! Весёлый! Звонкий! Мяч! Ты! Куда! Помчался! Вскачь!»
Я непроизвольно косилась в сторону звонкого упругого Зиночкиного бюста. Туда же заглядывали, как один, все проходящие мужчины. Лица у них сразу вытягивались, серели и заострялись, как у покойников.
Я для сравнения скашивала глаза за пуговички своей скромной кофточки, но там никаких мячиков не прыгало и не скакало. Там вообще нечему было прыгать и скакать.
Потом, как это бывает, пути наши разошлись, скрещиваясь случайно раз в пятилетку. «Как вы?» – «А как вы?» – «Ну, всего!»
Зимой мы вместе шли из университета, где Лёвушка читал курс романской филологии. Он торопился: Зиночка задерживалась у портнихи, а пора выгуливать кошек, числом восемь. Ах, что вытворяют эти баловницы! Грациозно взмывают на хрустальную берёзу, замирают, вздыбив спинки, кувыркаются в сугробах, взметая алмазную пыльцу!
– Детей вам с Зиночкой надо, вот что!
– Да она и так в положении. Делали УЗИ: двойня… – рассеянно подтвердил он.
– Ух ты! Поздравляем! У Зиночки – двойня, и ты молчишь?!
– Да не у Зиночки – у старшей кошки.
– Тьфу ты!
Он посмеялся, по-старушечьи вздёргивая и потряхивая старомодными драповыми плечами.
– Я Зиночке говорю: «Только на импортный корм половина моей зарплаты уходит. Давай хоть пару кошек отдадим в добрые руки». А она: «Я, говорит, скорее, тебя самого отдам в чужие руки. И не факт, что в добрые».
Насчёт импортного корма и зарплаты была чистая правда. Упал престиж преподавательской работы, упала зарплата, и сам Лёвушка сильно упал в глазах жены.
Он разглядывал по телевизору долларовых миллиардеров, которые ещё не успели сбежать за границу или которых пока не успели посадить у себя на родине. Тщетно искал в их словах, в лицах, в глазах некую чертовщину, избранность, тайный отблеск, чёрную отметку, след гениального комбинаторства, тот самый поцелуй бога (то есть, дьявола).
Но не видел ничего рокового, дьявольского. С тоской и недоумением видел плоские картонные лица, абсолютную не породистость, крупнопористую кожу в бородавках, карикатурно оттопыренные уши. Рассматривал тусклые мелкие, как гвоздики – или пустые, навыкате, ничего не выражающие глаза. В толпе за таких глаз не зацепится…
Летом мы увиделись в очереди за первой клубникой. Произошёл инцидент: в Лёвушкиных руках порвался пластиковый пакет, клубника рассыпалась по прилавку и по земле. Продавец гортанно голосил, воздевал густо шерстяные руки, ссылался на аллаха, наотрез отказывался вернуть деньги. Зиночка тоже воздевала пышные руки, призывала в свидетели бога, небо, очевидцев из очереди и аргументировала тем, что продавец дал некачественный пакет… Поняв, что перед ней достойный противник и не уступит пяди, обрушилась на Лёвушку:
– Сколько раз говорила не платить вперёд! Взял покупку, положил в сумку – только потом деньги!
Лёвушка молча виновато подбирал клубнику обратно в пакет, ягоды проваливались в прореху. Дрожащие пальцы у него были перепачканы в земле и клубничном соке.
– Что ты делаешь?! В порванный пакет?!
Лёвушка схватил с прилавка целый пакет.
– Что ты делаешь?! Мы будем есть эту грязь?!
Лёвушка совсем растерялся и послушно высыпал клубнику обратно на землю. «Ну, дурак!» – Зиночка дёрнула его за руку и поволокла за собой писать жалобу в Роспотребнадзор.
Она вообще таскала его с собой по магазинам, как авоську. Однажды на рынке громко учила, что о настоящий зимний мёд можно сломать нож – такой он должен быть кристаллизовавшийся, твёрдый… А не эта вот рыхлая крахмально-сахарная патока, которую торгаши всучивают как мёд. Она знает, у неё покойный папа был пчеловодом.
Лёвушка тосковал и переминался. Вокруг Зиночки собралась толпа, уважительно консультировалась, а толсто укутанные продавцы в грязных белых передниках угрюмо косились на стихийную лекцию: «Идите, идите себе, женщина. Нечего тут».
Даже когда Лёвушка вырывался с нами в редкие командировки, строгая тень Зиночки незримо витала над ним. Видимо, карманная наличность строго контролировалась ею, он был скуп до безобразия. Возил с собой кипятильник и баночку. В гостиничных номерах, где устраивалась весёлая преступная складчина, не давал копейки и отказывался от бурного застолья. Для виду шуршал газеткой, сидел одинокий, трезвый, дулся как мышь на крупу.
– Нет, это невозможно. Так увлечься ролевой игрой «госпожа-раб», – сплетничали мы.
Зато на вечер встречи, куда в принципе приходить с жёнами и мужьями дурной тон, зачем-то притащил с собой Зиночку. Она имела успех, цвела и блистала. То и дело в недрах застолья раздавалось задорное, поощрительное: «Кр-рысота!»
А Лёвушка, наоборот, стал потёртым, неухоженным, каким-то пыльным. У него вошло в привычку, по-птичьи выкручивая тощую шею, осматриваться и обирать с костюма комочки разномастной кошачьей шерсти.
С воробьиной дозы алкоголя он напился в хлам. Не сводил с Зиночки подобострастных глаз, блестел очками, с готовностью заплетающимся языком выкрикивал: «Класс, Зинуля! Зачёт! Сто баллов!» Смотреть на это было тяжело.
Зиночка за столом мило лепетала, как вчера варила борщ и забыла положить приправу. Забыла слово, каким называется приправа. Хотела найти название приправы в кулинарной книге – забыла, раскрыла книгу. А зачем раскрыла – забыла. Хотела вечером весело рассказать об этом Лёвушке – забыла, что хотела рассказать, как забыла, что… – она вдруг замолчала, и растерянно и очаровательно пожала наливным плечиком: – Ну вот, опять… А о чём я только что говорила?
На следующий день её увезли с острым нарушением мозгового кровообращения. Была Зиночка – стала овощ.