Быть христианином означает находиться в окружении безусловной любви, искупленной тем и исходящей от того, кто отличается нравственным совершенством, – мысль, полностью отрезвляющая и одновременно в высшей степени опьяняющая. И несмотря на всю приземленность моего существа, временами оно настолько переполнено любовью (не просто состраданием) ко всем людям, что невозможно понять, с чего начать, но труднее всего ее удержать.
Тем не менее, если люди хотят априори лишить себя такого чувства и такой участи в этой и в следующей жизни, то я не могу остановить их, потому что Бог этого не хочет. Он джентльмен и имеет хорошие манеры.
Меня всегда приводил в затруднение вопрос, что означает быть кем-то другим. Под этим я подразумеваю не то, что означает быть мужчиной вместо женщины, чернокожим вместо белокожего, а нечто более глубокое. И чем ближе к кому-то я себя чувствую, тем значительнее тайна. Мне могут быть известны все подробности чьей-то жизни, я могу понимать чувства, взгляды и вкусы, уметь ставить себя на чужое место. Однако одно звено всегда ускользает от меня. Я никогда не могу понять, что на самом деле означает быть кем-то другим и смотреть на мир глазами его сокровенного скрытого «Я». При этом я смотрю на человека, которого прекрасно знаю, а вижу незнакомца. Еще более трудным является вопрос: «Что для меня означает быть собой?» Где я найду ответ на него, в прошлом или в настоящем? (Или он находится в будущем, вне пределов досягаемости?)
Благодаря моим предкам (валлийской бабушке и двум ирландским дедушкам) я с гордостью могу заявить о том, что моя кровь на три четверти является кельтской.
Вскоре после моего рождения я подхватила коклюш, который чуть не лишил меня жизни и сделал весьма хилым ребенком. Мама рассказывала, что уничтожила все мои ранние, невыносимо жалкие фотографии. На единственной уцелевшей фотографии мне почти три года, на ней я выгляжу, пожалуй, менее живой, чем старый плюшевый медведь, которого я сжимаю в руках. Несколько лет я сохраняла хрупкое телосложение. В результате у меня обнаружилась склонность падать в обморок, что регулярно происходило во время воскресных месс или важных семейных событий, которых я начала бояться (позже я узнала от своей младшей сестры, что она очень завидовала этому моему «умению»). Нас было три девочки – я средняя, старшая сестра (более красивая) и младшая сестра (более одаренная, чем я). Мое положение между ними двумя не всегда было простым и еще более усложнялось тем, что отец меня баловал (мать любила всех нас беспристрастно).
Отношения между нами, сестрами, были более тесными, чем отношения с родителями. Число «три» может быть неблагоприятным, и у нас неизбежно возникала определенная «группировка» – двое против одного. Этими постоянно меняющимися движущими силами управляла моя старшая сестра, которая оказывала на нас сильное влияние. Являясь прирожденным педагогом, она организовала «школу» в нашей мансарде, и когда в семилетнем возрасте мы поступали в местную католическую женскую школу (такое позднее начало обучения было нередким в то время), мы умели читать, писать и производить элементарные арифметические действия. Я думаю также, что она, скорее всего, повлияла и на нашу раннюю любовь к поэзии и литературе. С годами мы с ней стали очень близки, поэтому, когда она трагически погибла в тридцать с небольшим лет, у меня совершенно не было сил оплакивать ее – и это сидит во мне вплоть до настоящего времени.
Нас воспитывали в духе римских католиков, и я много лет посвятила церкви. Потом я влюбилась и собралась выйти замуж за не-католика. Согласно обычаю того времени, жених должен был согласиться с определенными условиями, которые включали в себя получение напутствий от священника. Во время этого ему – активному члену англиканской церкви – сообщили, что для него было бы проще жениться на католичке, если бы он был неверующим. С этого далеко небезобидного замечания началось мое разочарование в Римско-католической церкви, и только ради того, чтобы доставить удовольствие моему отцу, мы провели католическую свадьбу.
Существует такое мнение (разумеется, у католиков!): «Став католиком, остаешься им навсегда», и действительно, довольно трудно полностью сбросить эти оковы. Сегодня я следую примеру Грэма Грина, называя себя католическим агностиком. Я не совсем понимаю, что это означает, – я надеюсь, что это отражает мои ощущения, относящие меня к неподдающемуся четкому определению духовному элементу.
Я всегда завидовала тем, кто обладает очевидным талантом. Вместо этого у меня имеется много интересов – некоторые из них противоположные. Изучая в университете науку, я проводила много времени в библиотеке, читая книги по искусству. Мне нравилось делать зарисовки, но у меня не было особых способностей, зато в качестве неблагоприятного фактора была очень талантливая сестра. Недавно я увлеклась игрой на виолончели. Это доставляет мне огромное удовольствие, хотя далеко не идеальный слух ограничивает мои достижения. Одним словом, я многие вещи могу делать довольно хорошо и с удовольствием, но ни в одном из них я не добилась выдающихся результатов. Являясь весьма заурядным человеком, я всегда находилась в окружении талантов. Моя мать была превосходной пианисткой, сестра – художницей, мой самый близкий друг – гобоист, выступающий с концертами. Все это люди из моего ближайшего окружения. Я любила литературу, музыку и математику, но не видела для себя ясного будущего. Затем начало второй мировой войны привело меня в мир медицины, где я сделала успешную, хоть и не полностью соответствующую моим интересам карьеру.
Все изменилось после того, как я вышла замуж за композитора. Я вошла в мир, в котором, без сомнения, чувствовала себя как дома. Я больше не считала себя аутсайдером, а была вовлечена в работу мужа, оказывая ему всестороннюю помощь и поддержку. Он проявлял величайшую любовь к сочинению музыки на слова, и наши вечера часто были посвящены совместному чтению стихов, так как он искал вдохновения. Кроме того, он проигрывал мне первые варианты своих музыкальных композиций, чтобы услышать мое мнение. Он всегда говорил, что для него важна реакция «человека с улицы» (моя!), а не мнение профессионалов. Кроме музыки, у нас было много общих интересов: театр, литература, опера и любовь к сельской жизни. Он являлся страстным игроком в бридж, и ему удалось преодолеть мою неприязнь к этой игре (основанную на детских наблюдениях за мужской агрессией, возникающей во время партий). С его помощью я стала (и осталась) увлеченным игроком. Одним словом, моя жизнь оправдывала себя, что получило дальнейшее подтверждение, когда у обоих наших сыновей обнаружились очевидные таланты, которых мне всегда не хватало.
Ни мое раннее восприятие религии, ни последующий отказ от нее не повлияли на пожизненное увлечение вопросами смерти и другими неизведанными явлениями. Мы можем дать ответы на многочисленные вопросы, исследовать окружающий мир, гулять по Луне, но тайна «страны, откуда ни один не возвращался», навеки останется необъяснимой. Я когда-то начала коллекционировать удивительные упоминания о смерти у Шекспира: «сгинуть в неизвестность», «Скончаться. Сном забыться. Уснуть…», «Быть заключенным средь ветров незримых», красота слов маскирует, а не раскрывает мне тайну. Длительное время слова стихотворения «Отец твой спит на дне морском» в сочетании с любовью к морю заставляли меня надеяться на гибель в море. Позднее этот миф был развеян, когда я узнала о медленном и ужасном процессе смерти от утопления. Я решила отказаться от «…и будет он лишь в дивной форме воплощен».