Какое потрясающее слово! Просто дух захватывает!

Хорошо, что я наконец начала писать дневник! До чего же приятно, что впереди столько пустых, чистых страниц. Словно я отправилась в путешествие, где каждое слово — шаг в неведомое.

Как интересно цепляются друг за дружку слова! Как они заполняют собой пространство! Неужели Бог ощущал перед началом творения то же самое, что я сейчас? И есть ли Он, этот Бог? И была ли пустой та пустота, которую Он заполнил? Я не знаю ответов, но ведь думать об этом не запретишь? [1]

Иногда я смотрю на мир и удивляюсь: откуда всё это взялось?

Над кроватью у меня висит листок с девизом:

Это из Уильяма Блейка. Блейка-отщепенца. Блейка, который всегда сам по себе. Совсем как я. Он был художник и поэт, а некоторые считали его сумасшедшим. Про меня тоже так говорят. Может, он слишком часто смотрел на луну? Иногда он ходил вовсе без одежды. И видел ангелов прямо у себя в саду. Он всё время видел духов вокруг себя, со всех сторон. Я, кстати, думаю, что он был совсем не сумасшедший, а вполне разумный человек. И моя мама так думает. И папа тоже так думал. Я буду писать дневник и вспоминать Блейка. Конечно, я буду писать и о грустном, потому что в жизни много грустного. И в моей тоже, хотя не так уж много. Но у меня случилось ОДНО ГРУСТНОЕ И УЖАСНОЕ СОБЫТИЕ. Как ни странно, из-за этого события всё остальное в моей жизни — хорошее и счастливое — воспринимается сильнее. Лучше и счастливее. Интересно, у других людей тоже так? Их горести тоже помогают им радоваться? Я знаю, что пишу сейчас странную вещь. Это называется «парадокс».

Какое слово! И звучит здорово! И выглядит красиво! И смысл замечательный! А ещё есть слово «парадоксальный». Оно ещё длиннее и лучше!

Вот бы меня прозвали не Типичный Случай, а Парадоксальный Случай. А ещё можно МакКи-парадокс или Парадокс МакКи!

Ну и на Нелепицу-МакКи я бы, конечно, согласилась не раздумывая.

Так вот, в моём дневнике слова не будут сидеть в клетках грусти. Я помогу им вырваться на волю, и они запоют. Потому что слова — это птицы.

Кстати, раз уж я упомянула ОДНО ГРУСТНОЕ И УЖАСНОЕ СОБЫТИЕ… Я пишу этот дневник для папы. Я представляю, как он смотрит на меня, как читает всё, что я пишу. Так что дневник — для него. И о нём. Папа — во мне, в моих мыслях и словах, и за словами, и между строк. Иногда я говорю людям, что папа умер до моего рождения, но это неправда. Я даже немножко его помню. Я об этом тоже напишу. Я часто представляю, как он смотрит на меня с неба — выглядывает откуда-нибудь из-за лунного диска. Привет, папуль! Знаешь, я счастлива. Да, и мама тоже. Спокойной ночи, пап.

Всё, ныряю обратно в постель. Луна светит прямо на меня. Завтра я туда ещё что-нибудь впишу. А сейчас постараюсь уснуть, но так, чтобы увидеть во сне летучих мышей, кошек и сов.

Бананы, невменяшки, прекрасное дерево и скучный рай

Мы позавтракали. Ели бананы, йогурт и тосты с повидлом. Просто объеденье. Я рассказала маме, что завела дневник. «Замечательно», — ответила она. Я пообещала показать ей некоторые записи. Когда-нибудь. «Замечательно», — ответила она и предложила полепить сегодня вместе из глины. «Замечательно», — ответила я. А потом я вышла из дома, залезла на дерево. И вот сижу теперь тут.

Я люблю моё дерево. Я залезаю сюда каждый день, уже года два. Обхватываю ствол руками и ногами и добираюсь до ветки, которая отходит от ствола примерно на уровне моей макушки, чуть выше. Я усаживаюсь на неё верхом и прислоняюсь спиной к стволу. Иногда сижу, свесив ноги вниз. Иногда поджимаю их, чтобы можно было положить на коленки книгу. Тут и так и этак сидеть удобно, точно специально для меня устроено. И все знают, что это моё всегдашнее место, что я тут и рисую, и читаю. Или просто думаю, смотрю на всё вокруг, слушаю. Отсюда хорошо любоваться миром.

Сейчас ранняя весна. Недалеко от меня пара дроздов вьёт гнездо. Гнездо почти готово. Я это точно знаю, потому что время от времени залезаю повыше и заглядываю: что там у них? А однажды, уже совсем скоро, я загляну в гнездо и увижу на донышке яйца. А потом птенцов. А потом они подрастут и оперятся. И будут учиться летать. F потом я увижу, как они — уже не птенцы, а птицы — взмоют в синее-синее небо. Разве это не чудо? Когда я залезаю выше своей ветки, ближе к гнезду, дрозды поднимают возмущённый галдёж: «Веди себя прилично! Нахальная девчонка! Слезай немедленно!» Но на самом деле они, по-моему, притворяются и совсем на меня не сердятся. И не боятся. Кошку, например, или незнакомых людей они боятся гораздо больше. А меня, наверно, уже принимают за свою: я для них какая-то странная птица или ветка, которая время от времени движется. Может, если я просижу тут очень долго и совсем неподвижно, они совьют гнездо прямо на мне — на коленях, на голове? Или в ладонях. Надо только заранее сложить их в форме чаши. И замереть. Об этом есть целая история.

Давным-давно жил-был в Ирландии святой угодник по имени Кевин. Однажды он молился, простирая руки к небесам, туда, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. И тут с небес слетела птица, чёрная дроздиха, и отложила яйцо прямо Кевину в ладони. Угодник была хорошим человеком, и он замер. Нельзя же допустить, чтобы яйцо разбилось. Надо его беречь и греть — тогда на свет появится птенец. Кроме того, Кевин наверняка считал, что яйцо ему послал сам Бог. Поэтому Кевин остался стоять с руками, воздетыми к небесам, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. День за днём, ночь за ночью он высиживал, то есть выстаивал, яйцо, и наконец дроздёнок вылупился. Только представьте: крошечный комочек, топорщит мокрые крылышки, разевает клювик и — пищит! А потом вы его растите. А потом он вырастает и… улетает!

Несколько минут назад в конце нашей улицы мелькнули мои бывшие одноклассники. Они меня, конечно, заметили, но теперь хотя бы не смеются. И обзываться перестали. В последнее время они только закатывают глаза, перешёптываются и — топают дальше, к воротам школы, в свою клетку.