– Не дрейфь! – подбодрил меня Матвей, перехватив мой настороженный взгляд. – Здесь все чисто, как в кабинете генерального прокурора. Уверен на сто один процент, чтоб мне больше век к бутылке не прикладываться.
Клятва Коваленко священными для него вещами меня заметно утешила. Значит, он действительно не сомневался в «стерильности» своего обиталища и эффективности способа, которым она достигалась. Что ж, отрадно слышать. Одно беспокоит: рассчитывали или нет создатели этой системы безопасности на то, что ей придется работать в экстремальных условиях? А конкретно: при высокой концентрации в воздухе алкогольных паров? Которые даже при наличии в «Бульба-Хилтон» вентиляции практически не выветривались из комнаты Матвея.
Обычный человек на месте Коваленко при таких темпах пьянства еще два-три года назад склеил бы ласты от цирроза или иного летального недуга. Однако в теле Матвея было столько «жженых» имплантов, что они контролировали его организм не хуже моего алмазного паразита. В том числе промывали Матвею кровь и чистили печень. Контроль этот, естественно, не мог продолжаться вечно. Вдали от Пятизонья вся работающая на аномальной подпитке телесная «начинка» давно вышла бы из строя. И здесь она наверняка рано или поздно выработает свой ресурс – такое уже не раз случалось со многими подобными капитану сталкерами. Но пока имплантированная в него система искусственного жизнеобеспечения функционировала без сбоев, и Матвей радовался каждому прожитому дню как празднику.
Ну а какой праздник без выпивки?..
– Ладно, лейтенант, вздрогнем! – дал отмашку хозяин после того, как поднес мне полстакана «Хортицы» и плеснул себе в другой стакан столько же. Матвей обращался ко мне «лейтенант» лишь по армейской привычке, поскольку сам до сих пор состоял на военной службе. Обращался, но не требовал от меня – формального дезертира, – ответного соблюдения субординации. Поэтому я называл Коваленко по-дружески: просто капитаном, не добавляя обязательного при обращении к старшему по званию «господин». На что он никогда не обижался, ибо, похоже, вообще не имел такой привычки – затаивать обиду на кого бы то ни было.
Вздрогнули. По-простецки, молча, без приличествующих случаю тостов. Капитану с тяжкого бодуна было не до церемонностей, а я скромно промолчал. Да и к чему они нам, эти тосты? Сегодня мы с Матвеем не столько отмечали встречу, сколько лечились: он – от похмелья, а я приподнимал испорченное мне Ипатом настроение. А где это видано, чтобы прием лекарства вовнутрь сопровождался здравицами и звоном стаканов?
Пока первая водочная порция растекалась у меня по венам, я поведал Коваленко без утайки о двух своих животрепещущих проблемах. Сначала о той, из-за которой я сюда пожаловал, а затем о второй, что вдруг нарисовалась передо мной в «Пикнике» полчаса назад. Найденные у Дикого Сварщика очки Мерлина живо заинтересовали капитана. Взяв их у меня, он уселся на нары и, привалившись спиной к стене, стал дотошно рассматривать на свет нашу единственную и потому бесценную улику.
– Насчет Ипата я тебя в письме предупредил. Очень надеялся, что ты поймешь, о ком идет речь, – сказал Матвей, не отрываясь от изучения стекол очков, покрытых мелкой сеткой нарезных узоров. – Ипат по рынку со вчерашнего утра шастает, о Капуцине выспрашивает. Наверняка до него дошли слухи, что Мангуста засекли в Академгородке, но узловик на твою провокацию не поддался. Видать, неплохо этот сучий потрох изучил твои повадки, раз сумел так близко к тебе подобраться.
– Что есть, то есть, – не стал я отрицать, ощущая долгожданный прилив «лекарства» к голове. – Таких ловкачей – один на тысячу. Самое забавное, что мне уже четырежды выпадала отличная возможность прикончить Ипата. Но всякий раз возникала какая-нибудь помеха, которая не позволяла это сделать. Как, например, сегодня, когда он сидел от меня на расстоянии вытянутой руки. А я, вместо того чтобы свернуть ему шею, был вынужден корчить из себя придурка! А теперь вот гадай, как отсюда удрать, да так, чтобы не рассекретить Капуцина.
– Выбраться с Обочины я тебе помогу, – пообещал капитан. – Послезавтра меня попутно заберет отсюда наша дозорная группа, и мы двинем дальше, на Гдень. Пройдешь с нами столько, сколько потребуется, чтобы отвязаться от Ипата. Разве что тебе не по пути будет, ну тут уж извини…
– Огромное спасибо, капитан, однако не думаю, что…
– А, ладно, не благодари, – вяло отмахнулся идущий на поправку и потому исполненный благодушия Коваленко. – Свои люди, как-нибудь сочтемся. Давай-ка лучше, лейтенант, примем на грудь еще по сто. Аккурат в честь утряски одной из твоих насущных проблем… Вот черт!
Внезапно он, доселе позевывающий и полусонный, встрепенулся, рывком поднялся с нар и поднес рассматриваемые очки к свисающей с потолка лампочке.
– Вот черт! – повторил Матвей спустя полминуты, в течение которых он вертел улику так и эдак, глядя на нее под разными углами при усиленном освещении. Я молчал, выжидая, пока хозяин сам раскроет мне всполошившую его причину.
– А вот вторую твою проблему, лейтенант, мы, похоже, так легко не устраним, – молвил посуровевший командир Гденьского блокпоста, опускаясь на стул. Но, прежде чем снова заговорить, отложил очки в сторону и повторно разлил по стаканам водку. – Вспомнил я, где еще попадались такие странные узоры на стеклах. Слыхал небось про уникальное местное чудо-юдо по кличке Троян?
– Не только слыхал, но однажды даже с ним сталкивался, – ответил я. – Это ведь он, по всем приметам, сбил меня в пятьдесят первом над Курчатником. Я и понять не успел, с кем воюю, как бабах! – и мне капец.
– Ну да, вспомнил: ты ж мне о том сражении еще в первую нашу встречу рассказывал. Совсем, блин, днище у котелка прохудилось под старость лет! И ведь не запаяешь – для таких дыр у природы заплаток не предусмотрено… – В качестве символического самонаказания капитан легонько постучал себя ладонью по лбу. – Но вернемся, значит, к нашим «троянам»… Дрянь эта, как ты знаешь, есть колония объединенных общим разумом нанороботов; самая продвинутая во всех отношениях агломерация скоргов. Причем официально Троян давно не миф. Это я тебе со всей ответственностью заявляю, чтоб мне век больше к бутылке не прикладываться! Лично читал служебные бюллетени, где описаны двадцать два реальных, похожих на твой, случая столкновения с Трояном. Счет этих встреч, как легко догадаться, был на тот момент двадцать два – ноль не в нашу пользу. В общем, носится эта тварь по Пятизонью и по сей день. С какой целью, одной ей ведомо. Но все, кто встанет у нее на пути, гибнут. В том числе, что характерно, и технос. А теперь касательно царапин на стекле… Нет, сначала я, пожалуй, выпью. Ты поддерживаешь? Отлично! Раз так, тогда бери стакан…
Вздрогнули повторно. На тарелке перед нами лежала оставшаяся со вчерашней гулянки снедь, вроде того заскорузлого бутерброда, который я сгрыз в баре. Коваленко закусывать после второй не стал. Но я, как менее выносливый в этом виде спорта человек, потянулся за допингом – ломтиком копченой колбасы.
– В армейской инструкции такого не было, но если верить тому, что я слышал, – продолжил хозяин, гостеприимно подвинув ко мне тарелку, – аналогичные узоры оставались на зрительных сенсорах тех биомехов, с которыми дрался Троян. И которых он, по известной лишь ему причине, повредил, но до конца не уничтожил. Причем заметь – узоры он оставлял исключительно на линзах. Обычные стекла таких отметин не получали.