У меня не было особых причин жалеть эту следопытку, пусть даже она входила в команду Мерлина на правах постоянного проводника. Но вспомнив, как еще полминуты назад Динара отчаянно боролась за свою жизнь, а Жорик ей в этом героически помогал, я нехотя подумал, что будет досадно, если все их усилия в конце концов пропадут даром. Какое бы оскорбление ни нанесла вчера питерка Черному Джорджу, сегодняшний его поступок убедительно доказывал: он обиделся на Арабеску вовсе не смертельно, а лишь для проформы, чтобы сохранить лицо.
На самом деле Жорик, вероятно, был даже втайне рад, что я разрешил Динаре затесаться к нам в компанию. По крайней мере за сутки, что просуществовала наша трехсторонняя коалиция, Дюймовый сильно изменился. Он вновь начал хорохориться и напускать на себя вид бывалого сталкера, как делал это в первые дни нашего знакомства, когда старался произвести на меня впечатление. С удвоенным гонором и при моем попустительстве Черный Джордж разыгрывал ту же карту перед Арабеской. И явно в надежде завоевать не только ее уважение, а нечто большее. И после сегодняшнего его, без преувеличения сказать, самоотверженного поведения Динаре должно было стать как минимум совестно. И за свой циничный розыгрыш, и за все те подначки, которые она отпускала затем в адрес моего напарника.
Должно-то должно, однако станет ли теперь – большой вопрос. Как ни горько это признавать, но, похоже, до Ангара Динара не дотянула. Либо разбилась, упав на мост, либо утонула в бурлящей под ним горячей грязи…
– Что с Динарой, Жорик? – первым делом полюбопытствовал я, когда грохот в тоннеле стих. Дюймовый к тому моменту тоже прекратил браниться и, шумно сопя, пытался отдышаться после своей изматывающей спасательной миссии.
– Честное слово… не знаю… – виноватым тоном пробормотал он. Голос его дрожал, но звучал без надрыва. Это добрый знак. Получи напарник серьезную травму, он говорил бы со мной совсем иначе. Или, наоборот, молчал бы, впав в болевой шок. – Не удержал я ее… Упала она… Но вот когда, хоть убейте, не помню… Я ведь вокруг не смотрел – только на нее… И ей кричал, чтобы все время мне в глаза глядела, а не вниз… Ну, понимаете: чтобы подбодрить и все такое…
– Понимаю, отчего ж не понять, – мрачно отозвался я и прислушался, не доносятся ли из-под арки какие-нибудь звуки, способные пролить свет на судьбу пропавшей Арабески. Но не успел я навострить и без того наполовину оглохшие уши, как по тоннелю разнесся мерный, низкий гул, а пол под нами задрожал словно при легком землетрясении. Вместе с этим широченный – не меньше, чем у настоящего аэробусного ангара, – входной проем начал медленно сужаться. Что стало заметно почти сразу же – открытые ворота служили для нас единственным источником света.
– Дьявольщина! – выругался я и, не обращая внимания на покалеченное тело, начал поспешно подниматься. – Жорик, вставай! Если ворота закроются, а Динара останется снаружи!..
Договаривать не пришлось. Дюймовый был тугодумом, но на сей раз он мгновенно скумекал, что к чему. И, тоже превозмогая телесные муки, очутился на ногах почти одновременно со мной. После чего мы оба, скрючившись от боли, хромая и опираясь друг на друга, торопливо поковыляли к выходу. Не забывая, разумеется, осматривать по пути зловещее место, куда занесла нас нелегкая в образе винтокрылого биомеха.
Был ли это сам Ангар или только вход в него, определить не удавалось. Но габариты у прямоугольного тоннеля, по которому мы шли, оказались впечатляющими: порядка полусотни метров в высоту и добрая сотня в ширину. Куда он вел, мы не видели. Дальний его конец терялся в кромешном мраке. Пол, стены и потолок, на которые сквозь разверзнутые ворота падал бледный свет, выглядели обычным образом. Первый и вторые представляли собой обработанный лазером гранит, а последний был укреплен титаническими железобетонными балками, чьи концы были глубоко вделаны в стены. Глубина, на которой располагался уходящий в неизвестность тоннель, также была внушительной. Между арочной перемычкой ворот и верхней кромкой склона, в котором их прорубили, было на глаз метров семьдесят-восемьдесят. Длина наклонного съезда тоже соответствовала господствующей в Ангаре архитектурной гигантомании и измерялась полутора или двумя сотнями метров.
Все, что находилось за пределами Ангара, – мост, площадка, арка и внешняя поверхность ворот, – покрывал толстый слой грязи. Но внутри тоннеля было вполне чисто, сухо и тепло. Настолько чисто, что единственная грязь, на которую мы наткнулись, пока возвращались к выходу, оказалась ошметками, какие занес сюда дракон. При взгляде на царящий снаружи горячий, липкий ад, мне вмиг расхотелось выходить из мрачного Ангара на свет. Даже ненадолго. Это было абсолютно иррациональное желание – ведь и здесь, по всем предпосылкам, нас не ожидало ничего хорошего. И все равно я предпочитал выбирать из двух зол то, которое грозило прикончить нас в более комфортных условиях. И, не исключено, более быстрой и щадящей смертью, нежели варка заживо в озере кипящей грязи.
В крови у меня все еще свирепствовала адреналиновая буря, а в голове преобладал хаос, но я уже отчетливо понимал: тем путем, каким мы сюда попали, нам обратно не выбраться. Даже сейчас, когда нашему бегству вроде бы ничто не препятствовало. Теоретически у нас еще хватало времени на то, чтобы подняться по мосту на берег котловины, прежде чем она вновь заполнится до краев смертоносной жижей. Но практически мы не пробежали бы по наклонной тропе и дюжины шагов. Это не позволили бы сделать стекающие с нее потоки скользкой грязи. А пока мы убеждались бы в тщетности нашей затеи, ангарные ворота закрылись бы и отобрали у нас единственный шанс избежать грязевой купели.
Видит око, да зуб неймет – так вкратце выглядела ситуация с нашим вероятным отступлением. И даже благородная цель, которая привела нас в эти дьявольские чертоги, казалась мне теперь наивной и самоубийственной. Неужели для того, чтобы окончательно уверовать в гибель Пожарского, нам было обязательно загонять себя в безвыходную ловушку? Воистину чудовищную глупость я сморозил! Такой грех был бы еще простителен молодому, пылкому и недальновидному Георгию Дюймовому. Но мне, воплощению осторожности и хитрости (такой, кажется, комплимент отвесила мне вчера Арабеска?), не предугадать, в какую провальную авантюру я ввязываюсь, было равносильно вселенскому позору. И я им уже себя покрыл. С ног до головы. И обжигал он меня при этом гораздо нестерпимее, чем та грязь, что стекала со склонов возвышающегося над нами вулкана…
Впрочем, корить себя за допущенную фатальную ошибку было некогда. Я отринул все пораженческие мысли сразу, как только мы с Жориком обнаружили пропавшую соратницу по альянсу. Она не утонула в грязевой пучине и не разбилась о мост, чего мы больше всего опасались. Однако и удачным падение питерки назвать было нельзя. Единственное, в чем ей подфартило, – в том, что мы с Дюймовым не расшиблись при приземлении и бросились ей на выручку сразу, как только смогли.
Судя по всему, Динара сорвалась с «шестнадцатого» за три-четыре секунды до того, как он выпустил из когтей меня и Жорика. Упав на площадку у арки, питерка, очевидно, крепко ударилась о камень защищенной шлемом головой и отключилась. А затем прокатилась по скользкой грязи и осталась лежать без сознания прямо между разверзшимися воротами. И теперь одна из тысячетонных створ, закрываясь, толкала бесчувственную Арабеску навстречу другой створе, норовя с минуты на минуту расплющить ее вместе с оружием и доспехами.