Девчонка пожала плечами и принялась за дело.
— Тебе больше не о чем беспокоиться, — сказала она яйцу. — Я буду за тобой присматривать до тех пор, пока не наберешься сил. А потом ты исполнишь желание этого надменного, неприятного, заносчивого, испорченного, себялюбивого грубияна и сможешь полететь к мамочке и братьям с сестрами. Ты мне веришь?
В ответ послышался знакомый треск и скрежет коготков.
— Моя прелесть, — умилилась добровольная нянька, обкладывая яйцо войлоком.
— Марсий.
— Что?
— Надменного, неприятного, заносчивого, испорченного, себялюбивого грубияна зовут Марсий, — пояснил он. — И за подобные оскорбления король отрубает голову.
— Уинни, — просто ответила она и добавила, снова обращаясь к яйцу: — Тогда нам повезло, что он всего лишь принц, правда?
* * *
Когда они пришли на следующий день, войлок исчез — ветер все разметал. Уинни сказала, что скоро вернется, и куда-то убежала. Вернулась час спустя и принесла пару варежек — каждая размером со спальный мешок.
— Купила их на распродаже у великанов, — пояснила она. — Точнее, выменяла на два обеда.
— Два обеда?
— Да, я работаю подавальщицей в таверне «Наглая куропатка». Мама в первую смену, а я во вторую.
Следующие пять минут она пыхтела, пытаясь аккуратно подстелить варежку под яйцо. Какое-то время Марсий наблюдал за безуспешными попытками, потом не вытерпел и отобрал у нее варежку.
— Дай-ка сюда. И подними его.
Гоблинша послушно взяла яйцо в руки, и вскоре дело было улажено.
— Теперь точно не замерзнешь, Лемурра, — сказала она, ласково похлопав яйцо по макушке.
— Чего-чего? Какая еще Лемурра?
— Это имя, которое я ей выбрала, — пояснила Уинни. — Правда, красивое? Я слышала, так звали какую-то герцогиню, которая всем кружила голову, из-за нее перестрелялась куча влюбленных идиотов.
— Это Каратель, — отрезал Марсий. — Еще раз услышу про каких-то там Лемурр, и сделка отменяется.
— Как скажешь, — холодно ответила Уинни и наклонилась поправить варежку. Марсий услышал, как она прошептала: «При нем будешь Карателем, хорошо, Лемурра? Знаю-знаю, фе-е-е».
— А что за желание? — спросила она незадолго до ухода и как бы за между прочим. — О чем ты хотел попросить?
— Не твое дело, — буркнул Марсий.
Она только плечами пожала.
* * *
Неделю спустя яйцо все еще было целым. И за эту неделю Марсий сделал много такого, чего прежде никогда в жизни не делал: поливал яйцо горячей водой («чем горячее, тем лучше») — воду брали из озера и грели самовоспламеняющимися камешками; писал на скорлупе добрые слова ягодным соком («так грифончик поймет, что его здесь ждут, и поскорее вылупится»), читал яйцу сказку про противного принца и добродетельную гоблиншу («малыши любят волшебные истории») — сборник сказок буквально рассыпался от ветхости, но краски были такими живыми, словно картинки только вчера нарисовали.
Дойдя до того места, где гоблинша спасала королевство, он раздраженно отложил талмуд.
— Слушай, ты сама ее сочинила?
— Конечно, нет. Это старый болотный фольклор… — возразила Уинни.
Марсий фыркнул и продолжил чтение.
— И долго еще это будет продолжаться? — осведомился он еще через неделю. — Кажется, этому засранцу понравилось, что с ним так носятся, вот и не торопится клюв показывать.
— Тсс! — Уинни встала на колени и приложила ухо к яйцу. Потом осторожно постучала, и в ответ раздался тихий скрежет. — Уже скоро, — уверенно заявила она, поднимаясь и отряхиваясь. — Несколько дней, максимум неделя.
Марсий сидел, привалившись к песчаной отмели и любовался закатом: багровый шар в оперении из облачков.
— А кто назвал тебя уродиной?
— Что?
— Ну, помнишь, в самый первый день. Ты плакала из-за того, что уродина.
— С чего ты взял, что меня кто-то обозвал? — проворчала она.
— Ну, иначе следовало плакать каждый день всю жизнь. А я тебя здесь раньше не видел.
Она хмыкнула — звук из тех, что издают девчонки и который может означать что угодно, — и плюхнулась рядом.
— Один клиент, из постоянных — горный тролль. Мне кажется, он и заходит-то в «Наглую куропатку» лишь для того, чтобы назвать меня безрукой уродиной. — Она смахнула злую слезу и, подхватив камень, зашвырнула его далеко в озеро. — Ненавижу его!
— А ты что в ответ?
— А что я? Мама твердит, что в таких случаях нужно мило улыбнуться и извиниться перед посетителем, даже перед таким мерзким.
— Извиниться за то, что он обозвал тебя?
— Ага.
— Вот же глупость! — рассердился Марсий. — Когда бьют по щеке, нужно врезать в ответ по скуле, да так, чтобы обидчик навсегда запомнил. Так мой отец говорит.
— Мне его подход больше нравится, — кивнула Уинни.
— Значит, ты никогда не пыталась мстить?
— Конечно, пыталась! — возмутилась она. — На прошлой неделе добавила в его рагу слизняков, а два дня назад подмешала в коктейль с древесной стружкой слабительный сироп. А ему хоть бы хны! Еще и добавки потребовал… А потом снова меня обозвал.
Марсий потер подбородок.
— А он привязывается только к тебе или ко всем?
Уинни немножко подумала:
— Вообще-то он всегда грубит…
— Я не о том спросил.
— Хм… да вроде только ко мне.
— Интересно, почему?
— Вот сам его и спроси, — скривилась она.
Марсий оскалился в ответ.
— Так и сделаю.
— Чего?
Он поднялся и кинул взгляд на яйцо.
— Скоро твоя смена?
— Да, как солнце сядет, нужно идти, — удивленно отозвалась Уинни, тоже поднимаясь. — А что?
— Как думаешь, сегодня этот тролль придет?
— Наверняка.
— Тогда через полчаса жди меня на крыльце «Наглой куропатки». Это ведь в центре?
— Да, на площади перед фонтанами принцев-основателей. Что ты задумал?
Но Марсий уже карабкался наверх.
— Через полчаса, — напомнил он и скрылся из виду.
Уинни еще минутку постояла, поправила варежку, погладила напоследок яйцо и тоже полезла наверх.
* * *
Через полчаса возле крыльца Марсий вручил ей пузатую склянку, покрытую светлыми, будто инистыми узорами.
— Вот, добавь три капли ему в блюдо.
Уинни с любопытством повертела флакон.