Но Марсий уже ничего не видел и не слышал.
— Так почему не рассказала?! Молчишь? А я знаю почему. Ты все это время смеялась надо мной, смеялась над тем, как легко я повелся. Небось и посетителям своей вшивой таверны все растрезвонила, и вы смеялись вместе. — Он услышал дрожь в голосе и от этого возненавидел стоящую напротив и тянущуюся к нему девочку еще больше.
— Не было этого, разреши все объяснить…
— Довольно, наобъяснялась! — выкрикнул он, сам не замечая, как сжимаются пальцы. — Тот тролль был прав: ты грязная, никчемная у… — он запнулся.
Уинни побледнела и сказала спокойно:
— Ну, скажи это. — И тут же крикнула: — Скажи!
Эхо пронеслось над озером. Марсия трясло, горло сдавило, веки горели.
Внезапно Уинни опустила глаза и охнула. Он тоже посмотрел на свои ладони. В них сидел чугунный птенец. Крылья раскинуты, как для первого полета, загнутый клюв вздернут, взъерошенное ветром оперение навеки застыло.
Первой очнулась Уинни. Она мягко тронула его за плечо.
— Ты не хотел, знаю. Но если ты попробуешь, как мы вчера говорили…
Марсий сглотнул и дернул плечом, отстраняясь.
В этот момент со стороны дороги послышалось конское ржание и стук копыт.
— Ваше Высочество! Ваше Высочество, вы нас слышите?
— Здесь… — прошептал Марсий. Потом прочистил горло и сказал громче. — Эй, я здесь!
— Марсий, погоди! — но он уже полез наверх, не оборачиваясь.
Там его ждал отряд из дюжины всадников, закованных в латы с королевским гербом на груди — знаком бесконечности. Покачивались плюмажи, сверкали мечи и наконечники копий.
Находившийся впереди воин выглядел усталым. Глаза ввалились.
— Ваше Высочество, мы искали вас всю ночь. Вы целы? Его Величество места себе не находит.
Марсий вздернул подбородок.
— Со мной все в порядке. А Его Величеству я сам все объясню. Где мой конь?
Один из всадников выехал вперед, ведя на поводу серого в яблоках скакуна.
Наследный принц вскочил в седло.
— Едем, — кивнул он, и отряд тронулся в путь.
Уинни стояла и смотрела им вслед, пока люди короля не скрылись в клубах пыли.
— Прости, Марсий, — прошептала она. — Мне правда очень-очень жаль.
* * *
Порой ледяная сдержанность людей пугает намного сильнее криков и брани. Отец Марсия был как раз из таких. Он долго молча рассматривал его — все происходило в тронном зале, — потом качнул головой в сторону мастера Луция и произнес ровным, ничего не выражающим голосом:
— Мне сказали, что с тобой была какая-то девчонка.
— Да, она…
— Молчать. — Его Величество поднялся с трона и начал прохаживаться взад-вперед, поглаживая перстни на руках. Мантия величественно стелилась за ним по надраенному до зеркального блеска полу, в котором отражалась люстра, сияющая мириадами огней. — Еще мне сказали, что тебя видели вчера в таверне, — он пощелкал пальцами, и мастер Луций, сверившись со свитком, подсказал:
— «Наглая куропатка».
— Да, «Наглая куропатка», — отец произнес это так, словно буквы были горькими.
Марсий сделал шаг вперед.
— Отец, выслушайте, я…
Правитель резко развернулся, откинул путающийся в ногах шлейф. Черные глаза сверкали на бледном лице, ноздри раздувались.
— Это она научила тебя перечить своему отцу и королю?
Марсий стиснул зубы, стараясь хотя бы изобразить раскаяние.
— Вот откуда эти твои отлучки. — Он помолчал. — Ты больше с ней не увидишься. Отныне круг твоего общения будет ограничен только нужными и правильными людьми. Мы с мастером Луцием проследим за этим.
Марсий вскинул глаза и сжал кулаки.
— Нет.
— Что ты сказал?
— Я сказал: нет. Я не перестану общаться с Уинни.
Если бы ему сейчас предложили увидеть лгунью, он бы отказался — слишком свежа была рана. Но не видеться с ней больше никогда?
В залу словно ворвался северный ветер. Застывшие у дверей лакеи съежились и попытались сделаться еще незаметнее.
Несколько секунд прошло в жуткой тишине, а потом отец сказал, не поворачивая головы и не отрывая глаз от Марсия.
— Оставьте нас. — Слуги поспешили к выходу. — Вы тоже, мастер Луций.
Когда в зале остались только они вдвоем, отец резко поднял его лицо за подбородок, заставляя взглянуть в глаза, и произнес свистящим шепотом: — Никогда, слышишь, никогда больше не смей перечить мне при подданных, щенок. Ты меня понял?
Марсий смотрел, сколько мог, потом, не выдержав, опустил глаза.
— Да, Ваше Величество.
Отец еще пару мгновений вглядывался в лицо, словно оценивая степень послушания, а потом отпустил подбородок, отошел к окну и сцепил руки за спиной.
— А теперь иди в свои покои.
Марсий скрежетнул зубами.
— И когда мне будет… позволено их покинуть?
— Когда л скажу.
— Да, Ваше Величество. — Он поклонился, хотя король не мог видеть этого, стоя к нему спиной, и вышел из зала. В коридоре перешел на бег и, едва не сбив по пути служанку, несшую стопку чистого белья, ворвался в свою комнату, зло хлопнув дверью.
Повалился на постель прямо как был, в одежде, зарывшись лицом в подушки. На обратном пути во дворец он уже успел немного остыть. Нет, он не перестал злиться на Уинни, но ненависть переплавилась в обиду — не только на нее, но и на себя — за то, что поверил в возможность избавления. За то, что так сильно верил. Он больше никогда и ни во что не будет так страстно верить, ведь… разочаровываться так больно.
Когда Марсий поднял голову, за окном уже стемнело. Он пролежал в постели весь день и не знал, приносили ли слуги еду — стука не слышал. Наверное, приносили, но, не получив ответа, уходили.
Он пошевелился и вдруг почувствовал, как в бок уперлось что-то твердое. Пошарил в кармане и вытащил чугунного птенца. Он и не заметил, как сунул его в карман куртки…
Марсий сел на кровати и потер глаза, вертя грифона в руках. Сейчас птенец не выглядел грозным и почти ничем не отличался от других птенцов, даже крошечные львиные лапы и хищный клюв не делали его опасным. Зато, если бы вырос, смог бы спокойно растерзать барашка… или ребенка.
Он подошел к окну и поставил птенца на подоконник. Лунный свет упал на клюв, сделав его снова серебряным, как этим утром. Марсий скинул куртку и наклонился к ящику в углу, где были сложены ножи. Поправил на стене криво висящий круг и приступил к тренировке. Это занятие всегда его успокаивало. Если бы для мастера Луция было достаточно хорошо метать ножи, или отжиматься на одной руке, или сражать мечом противника вдвое выше и сильнее, Марсий каждый день купался бы в похвалах. Вместо этого он корпел над завитушками, отрабатывая каллиграфический почерк, хотя, ясное дело, когда-нибудь у него будет личный секретарь, и это умение ему не пригодится. Но наставник считал, что выполнение трудоемкого бессмысленного задания воспитывает выдержку и волю, так необходимые будущему монарху.