Ничего личного, мамочка. Всё по справедливости. Люба просто возвращает камень, который ты вручила ей пятнадцать лет назад. И некому прекратить эту жуткую эстафету, где вместо эстафетной палочки передаются из рук в руки камни, камни, камни…
Действительно, почему сейчас все просят помощи у Любы, когда она уверенно стоит на ногах? И никто-никтошеньки не помог, когда просила помощи она?
И снова Люба ворошит обиду: почему машину и квартиру родители отписали старшей, деньги со сберкнижки, машину и дачу – средней дочери, а как коротать старость – так к меньшой Любе? Нет, не подумайте: Люба не материалистка, не узкая мещанка и не алчная хищница, не пиявица ненасытная. Но.
Давайте рассуждать логически. Родительские квартира, дача, машина – это плод их, родителей, совместной многолетней работы. Работа – это часы, дни, месяцы, годы. Время. Время – это жизнь. Итак: квартира, дача, машина – это эквивалент жизни. И родители посвятили свою жизнь старшим дочерям, в обход младшей. А стариться почему-то запланировали у Любы? Это – справедливо?!
Люба не из тех, кто после удара по правой щеке подставит левую. Она из тех, кто око за око.
Презираемый ранее всеми Любин пьющий муж разбогател, стал воротилой бизнеса. Люба обеспечена всем, у неё просторное жильё, где нашлось бы место для родителей. Ей не нужны ничьи квартиры, дачи и сберкнижки – ничего не нужно. Ничего, кроме справедливости.
А Корделия требовала справедливости? Да вот только Люба – не Корделия…
Плохое чувство – справедливость. Ведь если всем жаждать справедливости, никогда не вырваться из круга взаимных обид и претензий. Должен найтись тот, кто простит и забудет, и прервёт порочный круг. «Но ведь всепрощение – это беспринципность и бесхарактерность, – считала Люба. – Один раз простишь – вообще на шею сядут и ножки свесят. Пусть каждый получает то, что заслужил».
Вот самая близкая подруга с отчаянием крикнула в трубку о помощи. Просила, умоляла приехать, разобраться в их с мужем отношениях. Люба в то время зашивалась в своих делах, не до того. Ответила в том духе, что подруга-де сама виновата. Подруга бросила трубку, а в её руке остался Любин острый камень.
Уже сегодня она снова и снова безжалостно вкладывает камни в руки старших сестёр. Они вдруг воспылали родственной, сестринской любовью и рвутся прильнуть к Любе, погреться у её семейного огня, потому что своего у них – нет. Так получилось.
«Пускай чума, что в воздухе таится для грешников, на дочерей падёт…»
Надя так и не вышла замуж. У Веры рано умер муж, дочь погибла в автокатастрофе.
«Знаете, – говорит им сегодня Люба и даже получает некоторое удовольствие, – знаете хорошую английскую поговорку? Рыба и гости начинают пахнуть на третий день».
Есть, сестрицы, и ваш вклад, что у Любы сразу после родов пропало молоко и что Любина дочка – искусственница. Припомните-ка события пятнадцатилетней давности. А теперь, видите ли, спохватились: семейный очаг им подавай.
Пятнадцать лет назад Люба с мужем не имели своего угла. Вернее, имели: угол в ветхой лачужке. В этот угол Люба с трудом втиснула шкаф и диван. Когда муж садился и вытягивал ноги, ноги упирались в противоположную стенку. Муж был больной человек. В смысле здоровья и в смысле хронического алкоголизма.
На Любу легло всё: топка печи, носка воды, вынос помойного ведра, готовка еды. Самое страшное: стирка вручную, потому что в то время стиральные машинки были дефицитом. Страшное: потому что за новорождённой дочкой приходилось стирать ежечасно, если не ежеминутно.
У малышки сразу после роддома началось сильнейшее расстройство желудка. Что не удивительно при Любином испортившемся грудном молоке. Что не удивительно после того, что с ней отчебучили сестрички.
В день выписки Любы из роддома отец на срочно созванном семейном совете помялся и вдруг выложил, всех ошарашив: у него есть на книжке накопления. Как раз хватит на маленькую отдельную квартирку. Он подарит её Любе с мужем, а уж они его приютят на старости лет. В конце концов, Надюше он уже квартиру сделал. Верочка, слава богу, не бедная: крышей над головой себя и дочку обеспечила.
«Знайте: разделили мы королевство натрое, решив с преклонных наших лет сложить заботы и поручить их свежим силам. Мы же без груза к смерти побредём».
Что тут началось (мама потом Любе рассказывала). Небедная Вера ахнула, схватилась за щёки. Аж задохнулась от возмущения, подбоченилась:
– Это что же, папочка, выходит: я сама себя обеспечивала, ночей не досыпала, куска не доедала. А Любочка со своим алкашом – на всё готовенькое?! Это справедливо?
Отец бормотал что-то о новорождённой внучке.
– А о моей дочери, которую я одна поднимаю, – ты забыл?! – гремела и наступала на него правдолюбка Вера. – Она не твоя внучка?! Я что, лошадь ломовая – тянуть и ломить всю жизнь? – брызнули горячие слёзы, она разрыдалась от обиды. – Да я забыла, как женщина должна выглядеть!
Благоразумная Надюша поддержала:
– Пап, давай всё спокойно обсудим. Любочка с мужем со свадьбы живут как кошка с собакой (это была правда). Не сегодня-завтра подадут на развод. Её алкаш отсудит половину твоей подаренной квартиры – и прощайте, денежки.
А если и не разведутся – какая на них надежда? – развивала она свою правду дальше: – У Любочки, считай, двое малых детей на руках: больной муж и малютка. Неужели ты думаешь, что там найдётся тебе место на старости лет? Попомни моё слово: пропьёт Любин алкаш подаренную тобой квартиру.
А насчёт покойной старости не сомневайся: мы и Верочка вас с мамой не бросим. Вот Вера прямо нынче купит дачу кирпичную, с садом, с удобствами – там и будете жить. Ты только помоги ей эту дачу купить. Твоих сбережений как раз хватит. Это лучшее вложение в вашу покойную старость.
Отец упирался до последнего. На него давили, обрабатывали часа два. Наконец, он понурился, смирился.
«Больной, несчастный, презренный старик. У дочерей-злодеек…»
Сестрицы подхватили его под руки и потащили в ближайшее отделение сберкассы: переводить деньги на Верин счёт.
По дороге он вспылил, грозно затопал ногами, выдернул руки и повернул было назад. В нём на минуту проснулся маленький властный король Лир.
Но его поймали, вернули, прикрикнули, пустили слезу, усовестили, чмокнули в морщинистую щёку. Дообработали до кондиции… В тот же день Верин счёт дополнился суммой с четырьмя нулями. Тогда это были очень хорошие деньги.
Стоит ли говорить, что на дачу родителей Вера никогда не пустила? Мотив: «Планы поменялись. Мне и дочери надо устраивать личную жизнь. У дочки вся жизнь впереди, да и я ещё не старуха». И разве она не была по-своему права?
«Неблагодарность! Похоже, словно рот кусал бы руку, которая подносит пищу…»
Решив на семейном совете Верины проблемы, принялись решать Надюшины. Отец хотя бы пытался выторговать мелочи. Чтобы Любочка с новорождённой первое время пожила в благоустроенной квартире, которую он подарил любимице Надюше. Действительно, куда с малышкой посреди лютой зимы в холодную лачужку – с больным мужем, с дымящей печкой и помойным ведром?!