Рыжий, хмурый и влюбленный | Страница: 2

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Нет в жизни справедливости.

Расстроенный парнишка вздохнул и снова принялся обводить внимательным взглядом лес и небо, отданные ему под надзор в сегодняшнем карауле. Охраняемые объекты старательно обдувались сердитым ветром – вестником надвигающейся бури, но ущерба это им не наносило, и оставались они, какими и были – мирными и пустыми.

Только точка темная над елками на горизонте маячит.

Одинокий перст самого зоркого и усердного ратника на восточной вышке ткнул в черное пятнышко на сумеречном горизонте, выписывающее замысловатую траекторию в борьбе со штормом.

– Гляди-кось, дядька Игнат, во дура-птица!

– Где, Егорка? – ветеран неохотно оторвался от домино на полу и поднял голову на молодого солдатика, приподнявшегося на цыпочки и вытянувшего шею.

– Да вон, вон, над лесом же!..

– Так это ворона, поди… грозу проворонила… на гнездо торопится, – степенно предположил Игнат, не вставая с нагретых теплом души досок, и выложил в цепочку черных костяшек на полу «дубль-пусто». Товарищ его по оружию ответил азартно неожиданной «пусто-шесть» и выглянул мельком за край ограждения.

– Не-е… больше вороны, Игнат… Поморник.

– Над лесом-то, Митяй? – удивился Игнат и закрыл дорогу доминошкам противника другим дублем.

– Удуло… – предположил Митяй, хмуро оценил не в его пользу складывающуюся оперативную обстановку на полу, покосился на свои сапоги, прилегшие отдохнуть в дальнем углу в компании с кафтаном, шапкой и кольчугой, и недовольно взял костяшку из «склада».

Потом другую, третью…

– Чёй-то, кажется, велика она для поморника, – не унимался глазастый юный рекрут, равнодушный к очарованию и интриге популярной среди ветеранов игры.

– Мабуть, скопа? – предположил Игнат, довольно поглаживая весь набор шестерок в своей ладони.

– Мабуть и скопа, – сердито пожал озябшими плечами Митяй и потянулся за шестой костяшкой.

– А я скопу никогда не видал, – пожаловался закоренелый горожанин Егорка.

– А чё ее видать, Егорша… орел как орел, только рыбу жучит вместо зайцев, – сгреб оставшуюся доминошку Митяй и с облегчением поставил «три-четыре» на другой конец черной с точками неровной змейки.

– А крыльями она машет? – разошелся, охваченный исследовательским пылом, юный натуралист.

– Ну когда парит, то нет… А когда так, то само знамо…

– А-а-а… Понятно. А голов у нее сколько?

– Чего?..

– Голов, говорю! Ну, бошек, то бишь?.. Черепушек?..

– Одна голова… Ты чего, малый, мухоморов объелся? – снисходительно усмехнулся Митяй, нежно укладывая к поставленной ранее «четверке» такой же дубль и умильно поглядывая на утепленный кафтан, готовый вот-вот вернуться к хозяину. – Сколько, по-твоему, у скопы должно быть голов?

– Три…

– Чо-о?!

– Три головы у этой, говорю!

– Где?!

– Вона!

– Ах, чтоб тебя!!!..

– Горыныч!!!..

– Воздушная тревога!!!

– Где, где, где, где, где?!..

Митяй кинулся к сундуку в противоположном углу, распахнул крышку с гербом, окованную полосами позеленевшей меди, выхватил потертый, растрепанный «Устав караульной службы дружинника» и лихорадочно залистал – только страницы по ветру полетели. Угрозы с моря – пожалуйста, в месяц по десятку иной раз, с земли – тоже не в новинку, но с воздуха…

– Вот!!! – через несколько секунд титанических усилий радостно воскликнул он и ткнул отысканную картинку под нос Игнату. – «Воздушная тревога» – три коротких, три длинных, три коротких!!!

Суматошный перезвон сигнального колокола разорвал спокойствие города, отдыхающего после трудового дня. Ратники бросились к оружию, сигнальщики – к колоколам, горожане – к ведрам, воде и баграм, воевода – к сердечным каплям…

Так весело и радостно встретила столица приморского края Лесогорья свою наследную царевну и ее спутников.

Уворачиваясь от стрел скорее по чистой удаче, нежели из летного искусства, швыряемый из стороны в сторону штормовым ветром, как злосчастные остатки «Устава караульной службы», [4] вздрагивая от каждой дождевой капли, ударяющей его пропыленную спину, Масдай спикировал в чей-то огороженный кованой чугунной решеткой сад в центре города и обессиленно приземлился у единственного сухого места в радиусе нескольких десятков километров – у фонтана.

– Конечная, – прохрипел он и устало замер.

Пассажиры, все еще с трудом веря во встречу с матерью-землей, с трудом приподняли головы и попытались разжать пальцы, судорожно стиснутые на переднем краю своего транспортного средства.

И тут из дверей примыкающего дома, из-за забора, с крыши соседнего терема в личный сад купца первой гильдии Еремея Иванова посыпались вооруженные луками и арбалетами дружинники и заключили в неровное, но плотное и чрезвычайно колючее кольцо непрошеных гостей.

– Хендехух! – донеслось до них грозное интернациональное слово.

Сразу после этого, на случай трудностей при переводе, о край фонтана звякнула короткая арбалетная стрела.

Адалет сердито схватился за посох, Иван – очень неохотно – за меч, а Сенька – в утилитарных целях – за Ивана.

– Ат-ставить стрельбу! – использовав суженого как точку опоры, царевна одним прыжком приняла вертикальное положение и величаво махнула рукой, распуская на глазах увеличивающуюся группу своего захвата. – Вольно! Благодарю за службу! Все свободны, приходите завтра. Эй, десятник, да, ты, с развесистыми усами. Фомича-воеводу сюда тащите. Скажите, Серафима Лесогорская с супругом и магом-хранителем осчастливила его неофициальным рабочим визитом. И если он не желает окончить свои дни зеленым и в кувшине с молоком, то пусть поторопится.

Ратники, недопонимая развернувшееся внезапно на сто восемьдесят градусов положение, переглянулись, обвели настороженными взглядами прибывших с такой помпой визитеров и нерешительно опустили свое разнокалиберное вооружение, направленное в головы предполагаемого противника.

Но не совсем.

– А чем докажешь, ваше э-э-э… девица? – выделенный из толпы десятник нервно подергал на кольчуге выдавшую его бляху и неуверенно сделал полшага вперед. – А может, вы шпиёны отряжские? Али еще какой иноземной державы? Вон как не по-нашенски вырядились-то! И физии у вас какие-то… не лесогорские. Дукаменты у вас… у тебя… ес…

Не договорив, под огненным взором царевны бдительный служака прикусил язык и как бы невзначай попятился под защиту товарищей по оружию. Оказавшись за их спинами, он почувствовал себя немного увереннее.