Но люди в черном, казалось, ее неосмотрительной язвительности не заметили. И даже напротив – приняли за чистую монету.
– Состязание восхваления кинжала – любимое детище старейшины Муталиба, – торжественно проговорил первый.
– Ибрагим, время идет, пусть Абдурахман подготовится – он и так прибыл на день позднее остальных приглашенных, – вполголоса проговорил на ухо командиру второй, и тот, кого назвали Ибрагимом, согласно кивнул.
– Пусть подготовится. Ведь меньше двух часов осталось… Вахид, проводи Абдурахмана и его свиту в отведенную им келью. А за десять минут до начала зайди за ними – сами они тут заблудятся.
– Вас понял, преподобный Икрам, – почтительно склонил голову второй. – Пойдем, гости. Надо поторопиться. Если, конечно, Абдурахман не хочет выступать со ртом и глазами, забитыми песком.
Не успела дверь крошечной комнатушки, похожей больше не на келью, а на тюремную камеру, захлопнуться за Вахидом – человеком без возраста, с любезно улыбающимся ртом и холодными мертвыми глазами – как ноги Селима подкосились. Он привалился к створке, придавливая спиной, и с душераздирающим стоном съехал по гладко отполированному черному дереву на пол.
– Премудрый Сулейман… Премудрый Сулейман… Пожалей нас, грешных… За какие провинности… Премудрый Сулейман…
– Селим, колись: во что мы вляпались? – Сенька содрала с себя пропыленный насквозь балахон и тревожно уставилась на старого стражника.
– Кто это был? – спросил Агафон, нервно оглядывая окружающие их голые стены, такие же голые кушетки, наводящие на мысль о медицинском кабинете, жестяной рукомойник и маленькое окошечко, затянутое бычьим пузырем вместо стекла.
– Ассасины… – проговорил Охотник тоскливым шепотом, жалобно взирая в потолок, словно рассчитывая, что премудрый Сулейман услышит его сетования, спустится оттуда и заберет их. – Самое их логово… Осиное гнездо… Штаб-квартира, как они это называют… на своем жаргоне… Всего по Сулейманскому полуострову их около двух десятков… говорят…
– Кто говорит?
– Те, кто пообщался с ними и остался в живых, полагаю…
– А кто они вообще такие?
– Орден убийц, если не углубляться в отвлекающие от сущности подробности. Некоторые из них служат правителям в качестве исполнителей секретных приговоров… не совместимых с жизнью, – не повернулся язык у Селима выговорить нависшее над их злополучными головами слово на букву «с» из почти суеверного страха накликать раньше времени.
– Масдай? – вопросительно уставилась царевна на примолкший на одной из кушеток ковер. – И это, по-твоему, и есть место твоего рождения?
– Колдуны где?! – возмущенно потребовал ответа чародей.
Если бы это было возможным, то старый заслуженный ковер сейчас покраснел бы еще больше, чем позволял ему узор, и сконфуженно опустил глаза.
– Э-э-э… я был уверен, что это оно… училище… Типовой проект постройки… чтоб его моль съела… Перепутал… Но в прошлый раз – честное слово! – оно было где-то на этом месте… – смущенно пробормотал он и умолк, давая понять, что больше вариантов и комментариев на эту тему от него ждать бесполезно.
– Угу, на этом… – мрачно кивнула Серафима. – Только вчера встало и ушло.
Масдай обиженно шевельнул кистями, но не сказал ничего.
– Ну и что делать будем? Чего они от тебя хотят-то, Селим, что-то я не очень понял? – волшебник воззрился на стражника, застывшего на полу, как сестрица Аленушка на бережку – с коленями под подбородком и неисправимо-скорбным выраженьем на лице.
– Они приняли нас… меня… насколько я понял… из-за кинжала того ассасина, которого ты отправила в лучший из миров, о воинственная пэри… за какого-то Абдурахмана, участника состязания поэтов-ассасинов… – убито сообщил сулейманин.
– Убийцы, которые пишут стихи?.. – заморгал недоверчиво маг.
– Да, о любопытный чародей, – закивал Селим. – Ты видел, что изображено на клейме клинка? Кэмель, крылатый верблюд, а в руках его – кинжал!
– И что это означает? – объяснение не натолкнуло любопытного чародея ни на одну идею.
– В Сулеймании крылатый верблюд – не только символ поэтического вдохновения, но и смерти, которая прибывает на нем за умершим и уносит душу его туда, куда он заслужил – в бесконечные пески забвения, в подземелья вечных мук, или на облака непрекращающегося блаженства…
– А кинжал ему зачем? И руки?
– Кто-то говорит, что кинжалом он убивает плохих поэтов…
– Логично, в копытах толком даже дубину не удержишь, не только кинжал, – согласилась Сенька. – А поэтам, опять же, стимул для роста над собой.
– …А некоторые полагают, что кинжалом – в роли скакуна Смерти – он перерезает нить жизни, чтобы его хозяин мог спокойно забрать отделенную от тела душу.
– Познавательно, – одобрительно кивнула Серафима. – А почему кинжалы ассасинов черно-красные?
– Потому что Кэмель – красного цвета, с черными крыльями.
– Концептуальненько…
– Но какое это имеет отношение к нам? – нервно и чуть раздраженно прервал волшебник экскурс в историю сулейманской мифологии и религии.
– Как ты не понимаешь, Агафон-ага?! – Охотник театрально возвел руки к сводчатому потолку кельи. – Ассасины считают, что это – не просто совпадение, а Смерть летает именно на том верблюде, который вдохновение! И поэтому наряду с тысячей и одним способом отправить человека на тот свет юных ассасинов учат еще и стихосложению! Красиво составить слова так, чтобы вышла поэма, ода или баллада, желательно о смерти или оружии, его несущем, считается не самым последним достоинством ассасина! А вот теперь, оказывается, они еще и проводят поэтические конкурсы!..
– И что? – упорствовал в непонимании Агафон.
– Как – что?! Это – конец!!!
– Нет, – спокойно возразила Сенька. – Вот если бы они не проводили поэтические конкурсы, это был бы конец. Когда они наткнулись на нас там, во дворе своего замка. Для большей части участников встречи, по крайней мере. Может, включая и нас. Но сейчас-то всё, что нам остается – это поучаствовать в их соревнованиях, дождаться, пока уляжется буря и отправиться на поиски тех, кого стряхнуло.
– Всё?!.. Всё?!.. Всё?!.. – Селим задохнулся от возмущения подобной примитивизацией их катастрофического положения. – Да этот стих еще надо сочинить!!!
– Ну так чего ты тут с нами разглагольствуешь?! Сочиняй скорей!
– Сочиняй?!.. Сочиняй?!.. Думаешь, о напористая пэри Севера, это так просто?!..
– Для тебя? – непонимающе нахмурилась Серафима. – Думаю, что да.
– А… я… – Охотник прикусил язык, мигнул несколько раз недоверчиво, и вдруг лицо его растянулось в блаженной улыбке. – Ты… правда так думаешь?..
– Ну естественно! – демонстративно повела плечами царевна. – Ты и стихи – одно целое, словно вода в губке: и стоит приложить лишь крошечное усилие, как они начинают из тебя литься так, что другим на зависть!