– Превосходно, – улыбнулась мадам Ихара, пряча контейнер с мнемофайлами Демиурга в сумочку. – Что ж, Созерцатель-сан, а теперь, раз вы говорите, что нас поджимают сроки, разрешите откланяться. Спасибо вам за чудесный завтрак и за, не сомневаюсь, перспективную сделку. Сайонара, господа. Было приятно с вами встретиться. Полагаю, скоро снова увидимся…
– Чопорная и лицемерная сучка, – презрительно скривив губки, кратко охарактеризовала Викки моего делового партнера, когда Каори удалилась. – Не понимаю, что ты в ней нашел.
– Хороший и стабильный источник дохода, – ответил я. – Только и всего. И я, и Ихара-сан знаем, что она – весьма представительная женщина, чтобы портить себе реноме, заводя роман с поисковиком-нелегалом вроде меня. Японцы слишком дорожат своей репутацией и не хотят рисковать ей даже в Менталиберте. Поэтому нас с Каори связывает только бизнес и ничего кроме бизнеса.
– Так я тебе и поверила! – фыркнула Кастаньета и, допив одним глотком кофе, поинтересовалась: – И куда махнем теперь? Надо же что-то сделать с той штукой, которая лежит у тебя в кармане. Лучше всего, конечно, будет поскорее избавиться от этой дряни. По-моему, я даже отсюда чувствую, как ужасно от нее воняет.
– Загрузочные досье не пахнут, – заметил я. – Пахнут те, кто из этих досье рождается… Но ты права: негоже таскать с собой такие важные мнемофайлы. Давай вернемся в Храм Созерцателя и припрячем их там от греха подальше. Если сицилиец не солгал, вряд ли теперь хозяин этого досье потребует вернуть его собственность.
– А та копия, что ты отдал этой узкоглазой прохвостке? – обеспокоенно спросила Виктория. – Почему ты не потребовал, чтобы Каори вернула ее нам, когда все это дерьмо закончится.
– Какой в этом смысл, если Ихара все равно не удержится от соблазна скопировать, помимо досье Аглиотти, и шаблонные мнемофайлы Ньюмена? Разумеется, мы идем на некоторый риск, оставляя Грегу шанс на воскрешение. Но я сомневаюсь, что этому ублюдку удастся вот так запросто улизнуть от креаторов «Синъэй». Да, Демиург талантлив, но он не настолько терпелив и изворотлив, чтобы перехитрить японцев… Ладно, хватит рассиживаться, поехали ко мне и займемся реставрацией Храма. А то последние посетители устроили там такой кавардак, что и вспоминать не хочется… Или у тебя есть какие-то другие предложения?
– Да, есть. Не кажется тебе, что пора бы наконец продать этот мрачный саркофаг и приобрести себе простой человеческий дом? Как вообще нормальный человек может жить в таком каменном убожестве?
– И не мечтай! – отрезал я. – Мой Храм – моя крепость! Да и где еще обитать привидению, как не в саркофаге?
– Ну хорошо, черт с ним, с домом. Но хотя бы кровать нормальную ты купить можешь?
– Кровать? – Я задумчиво почесал затылок, припомнив те приятные часы, что провел недавно на шикарной кровати королевского номера в салуне ковбойского поселка. Нет, что ни говори, а рациональное зерно в словах подруги имелось. Может, и впрямь пора заняться обустройством своей берлоги, чтобы такие привереды, как Викки, перестали тыкать Созерцателя носом в его спартанский образ жизни… – Ладно, подумаю об этом на досуге. Авось через пару лет и решусь приобрести какую-нибудь мебель. Если, конечно, доживу. С такой неугомонной прихожанкой, как ты, вечно влипаешь в какие-нибудь неприятности.
– Довольно неприятностей, – отрезала Кастаньета. – Хорошо быть неугомонным, пока твое загрузочное досье лежит на Полосе Воскрешения. Но когда твоя М-эфирная жизнь вдруг превращается в единственную и неповторимую, уже не хочется разменивать ее на всякие глупости. Когда я умирала в первый раз на столе у Эберта, я знала, что меня ждет бессмертие – наивысшая награда, какую только может пожелать себе человек. Но из-за собственной дурости я пошла на поводу у этого ублюдка Демиурга и в итоге лишилась своего единственного шанса на вечную жизнь. Круг замкнулся, и сегодня я стою на том же месте, откуда и отправилась однажды искать для себя бессмертие. Знаешь, Арсений, наверное, такая судьба уготована каждому глупцу, который считает, будто жизнь – это игральная фишка, которую не жалко ставить на кон при каждом удобном случае. По воле Эберта я получила на руки полную горсть этих фишек. Вот только почему-то не учла, что играть в рулетку мне придется против самого Господа Бога, а он – извечный плут – неизменно остается в выигрыше, на какое бы число я ни ставила. Мало-помалу я доигралась до того, что у меня в кулаке осталась последняя фишка. И надо быть полной дурой, чтобы швырнуть ее на игровой стол бездумно, как все остальные. Пожалуй, я лучше приберегу эту фишку на случай, если судьба опять возьмет меня за горло. Кто знает, а вдруг снова повезет сделать ставку на выигрышное число, как в тот раз, когда я впервые заглянула к тебе в Храм?
– Уж не собралась ли ты, случайно, податься в монашки? – обеспокоился я. Накатившая на мою бесшабашную подругу рефлексия лично меня больше настораживала, чем удивляла. – Вот кому, наверное, абсолютно нет нужды играть с Господом в рулетку, ведь с той жизнью, которую ведут монахини, ты всегда будешь угадывать нужные числа.
– Тоже мне радость! – скуксилась Кастаньета. – Да и где вообще ты видел в Менталиберте монастыри, а тем более женские? Но сама идея посвятить свою единственную жизнь служению чему-нибудь прекрасному мне импонирует. Знать бы только, чему именно. Не так-то легко сделать правильный выбор… Но если Созерцатель не возражает, я бы пожила немного у него в Храме на правах монашки, поразмышляла над смыслом жизни. Глядишь, и достигну в конце концов духовного просветления.
– Созерцатель не возражает, – пошел я навстречу ступившей на праведную стезю некогда отчаянной авантюристке. – Сеньорита может предаваться у меня в обители духовным исканиям столько, сколько пожелает. Мой Храм – твой Храм.
– Только сначала давай купим кровать, – попросила Викки. – Мыслить о вечном, лежа на голых камнях, – это, знаешь ли, не в моем вкусе.
– Заметано, – сдался я. – Кровать так кровать…
И, ругаясь про себя, взялся искать в сетевых рекламных каталогах адреса креаторских фирм по воспроизводству бытовых аксессуаров. Терпеть не могу подобные перемены, потому что никогда не знаешь, чем они в итоге обернутся. Начинаются, как обычно, с малого, а заканчиваются…
Впрочем, все в мире когда-нибудь, да заканчивается. Даже бессмертие. Поэтому глупо сетовать на то, что жизнь имеет привычку меняться вне зависимости от наших желаний.
Все проходит.
И это пройдет…
Оглушенный Домиником Мухобойка пришел наконец в себя, зашевелился и тут же взвыл от прострелившей колено дикой боли. Голова, которая не так давно пережила удар пистолетной рукоятью, тоже болела, но в сравнении со сломанной ногой это было даже смешно называть мучениями. Однако насколько бы дерьмово ни чувствовал себя Томазо, он без труда припомнил все, что случилось, вплоть до того момента, как громила потерял сознание. И когда хронология недавних событий восстановилась у него в памяти, Гольджи оказался немало озадачен тем, что вообще сумел вернуться к жизни. Бывали, конечно, на его веку всевозможные чудеса, но подобные – точно ни разу.