Но магия Гавара, хоть и отброшенная и посрамленная, была не побеждена – и ответный удар не заставил себя ждать.
Зеленое льдистое марево и раскаленный розовый луч встретились над стремительно тающей льдиной и сошлись в неистовой битве, вытягивая, словно в трубу, все силы противников до последней капли: для решающего удара Гавар не пожалел ни злости, ни желания отыграться за унижение.
Палочка в их руках снова задрожала, рванулась… и переломилась.
Колдун торжествующе захохотал, друзья вскрикнули, падая без сил в обжигающую жидкую грязь… И вдруг земля под ними затряслась, зарокотала, в лицо ударила волна нестерпимого жара. Смех хозяина замка дю Буа перешел в истошный вопль.
Агафон разлепил глаза и в ужасе увидел, что там, где только что был ровный склон, быстро разверзалась огненная бездна, взметая к белесому небу столбы и фонтаны раскаленной лавы.
Не говоря ни слова, юноши бросились вверх по склону, едва понимая, куда бегут, задыхаясь, спотыкаясь и падая, и с ужасом ощущая, как с каждой проносящейся секундой всё сжигающий жар провала приближается к их спинам все ближе и ближе, как тлеют рубахи на их спинах…
Сильные руки ухватили их за запястья и потащили, повлекли, поволокли вперед и вверх… Еще мгновение – и мощный рывок поднял их в воздух, одного за другим, и швырнул на холодный ровный камень – не горы, но пола.
– Люсьен!!!.. – исступленный женский крик резанул слух оглушенного падением чародея. Он поднял голову, с трудом раскрывая глаза, и увидел, как в полыхающую оранжевым дыру размером с окошко в бедной крестьянской избе протискивается шевалье, как тянут его за руки три женщины, как падают все вместе, точно инсценировщики сказки про репку, как в неровное отверстие в воздухе величиной уже с лисью нору врывается длинный язык пламени…
И пропадает вместе с порталом.
– Лесли, Лесли, с тобой все в порядке, не молчи, пожалуйста, Лесли!..
Дочка бондаря выпустила из рук запястье рыцаря и кинулась к дровосеку, неподвижно лежащему там, куда шевалье его зашвырнул.
– Люсьен, Люсьен, ты жив, скажи мне, ты жив?… – забросив в дальний угол подсознания все страхи, комплексы и предрассудки, кинулась к рыцарю Изабелла, с ужасом взирая на пульсирующую свежей кровью сквозную рану на плече – след бугнева меча. – Леший?… Леший!!!..
Стиснув губы, она неистово рванула подол платья, отдирая полосу за полосой от многочисленных юбок, гневно обернулась к герцогине: воды! – но ту не надо было упрашивать: прихватив с уцелевшего стола ступу величиной с котелок, она уже бежала к сеноту.
Позабытый всеми Агафон, чувствуя необъяснимое сожаление, что он не был ранен и даже не угорел, со стоном приподнялся на локтях и сел, прислонившись к обломкам этажерки. На этом его силы закончились, и школяр, откинувшись в изнеможении на вставшую дыбом полку, мог лишь пассивно наблюдать за происходящим вокруг.
– Лесли, Лес, миленький, очнись!..
Несколько нежных, но энергичных пощечин сделали работу пузырька нашатыря, и дровосек замычал сипло, приоткрыл глаза… и тут же снова закрыл, мученически скривившись и отвернув голову.
– Грета… прости… я… не сказал тогда… не попросил… но я знаю… я понял… я гад… скотина… недостойная…
– Гад, мерзавец, негодяй, подлец… – обливаясь слезами, приподняла голову непутевого возлюбленного крестьянка и гладила, гладила, гладила его по опаленным, грязным до черноты волосам, не отрывая глаз от чумазого заросшего лица, словно не могла наглядеться.
– Прости, Грета… я дурак… был… ведь… я только сейчас… понял…
– Что дурак?…
– Нет… то есть, да… и это тоже… А еще… что люблю тебя… оказывается… Но поздно… Ведь после того… что было… ты никогда не сможешь… меня простить…
– Ты и вправду дурак…
– Грета?…
– Лес…
– Грета…
Скромность поборола любопытство, мутный взор Агафона переполз на другую пару, и беспокойство шевельнулось в его груди. Может, им надо помочь?… Но целительство – это даже не другой факультет, а другой колледж! Вот если бы палочка не сломалась…
Но символ фейского дела погиб в неизвестном мире вместе с Гаваром, освобождая его от принятой клятвы и от магической связи с бывшим теперь крестником. Неожиданно для себя студент почувствовал что-то похожее на искреннее сожаление и подивился. Мечтать об этом целый семестр и еще три дня, и жалеть, когда чаяния его сбылись? Точно, перегрелся. И последние несколько десятков ударов по голове явно были лишними.
Рассеянный взор чародея заскользил по простенкам с неугасимыми факелами, по легкой воздушной галерее второго этажа, по затейливой лепнине, темным провалам арок… и вдруг остановился: в глубине одной из них, в самой тьме, что-то пошевелилось еле заметно и снова замерло. Что-то тихое, зловещее, затаившееся и выжидающее.
Позвать Люсьена и Лесли?… Но один подвергался неумелой, но пристрастной перевязке, второй был занят делами несколько более приятными… Подойти посмотреть самому?
Нет, мне, конечно, неоднократно прилетало сегодня по голове, но не до такой же степени… А если это бугень? Или шестиног какой-нибудь? Или еще какая тварь? И сейчас бросится? Или позовет других?
Маг побледнел, лихорадочно зашарил глазами по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло сойти ему за оружие, представил себя барабанящим по головам и щупальцам обломком люстры… и вздохнул.
Осторожно, чтобы не спугнуть притаившегося, он приподнял здоровую руку, прошептал одними губами нужное заклинание… В кои-то веки светящийся шар, хоть и размером с грецкий орех, слепился из воздуха на его ладони и, покорный создателю, медленно направился в сторону подозрительной ниши.
Через несколько секунд его премудрие облегченно выдохнул и поздравил себя с тем, что не успел переполошить товарищей. В нише, опустив голову и замерев, точно неживой, стоял уведун. Покачиваться он перестал, и плащ его, пронзительно-черный недавно, приобрел цвет больной мыши. Значит, через несколько минут пропадет сам. Хотя даже если бы он и был еще полон сил, бояться все равно было нечего. Да уж… Пуганая ворона на молоко дует, как говорит Шарлемань Семнадцатый…
Агафону стало стыдно, и он снова устремил взгляд на друзей.
– Изабелла… помочь чем?… – прохрипел он, собрал в кулак волю и обломок стойки покойной этажерки и, шатаясь, поднялся на ноги. – Сейчас подойду…
Принцесса его не слышала.
– Леший… лежи смирно… – приговаривала она, наматывая разноцветные полосы ткани на мокрое плечо шевалье как старательная швея – нитки на бобину. – Сначала будет больно, но ты терпи… Я ее промыла… Мы тебя сейчас перевяжем… и будешь ты… как новенький…
– Ваше высочество, благодарю за заботу… но она меня не беспокоит… сильно… очень… и я вполне могу встать… – попытался приподняться де Шене. Однако из неумелых, но цепких рук ее высочества, решившей, что ее призвание на ближайшие полчаса – медицина, вырваться было не проще, чем из хватки взбешенного шестинога.