– Грета, – говорит аббат – даже не двигает иконкой рта. – Грета, они идут. Здесь есть укрытия, мы можем переместиться туда, но ты должна проснуться.
Но я даже глазами не могу двигать. Если мне пришло время отправиться в серую комнату, я пойду туда, как лунатик.
Чего они все это время и добивались.
Краем глаза я вижу керамические фаланги и переплетенные металлические сухожилия руки аббата. Он трогает мне лицо, висок – все места, где закреплены магниты снофиксатора.
В мозгу что-то клацает – «щелк, щелк, щелк», – и я вижу все вокруг так, словно глаза превратились в диапроекторы.
Зи в короне.
Какое-то тело в моем платье.
Улыбающееся лицо Элиана под оленьими рогами.
В ушах – треск статического электричества от моего шелкового платья, кружащегося над камнем.
Во рту кровь.
– Грета! – тормошит меня аббат.
Он оглядывается через плечо, на потолок – очень человеческим и довольно странным движением, поскольку визуальные данные он наверняка может регистрировать и так. Но он поворачивается, и я понимаю, что тоже могу повернуться. Я смотрю вверх…
Сверху к нам что-то приближается.
С предрассветного неба на нас идет что-то большое. Оно устремляется на нас, как летящий кулак, словно падает само небо, что-то круглое, черное и грохочущее. Чудовищный акустический удар. Потолок разлетается на куски. Аббат падает. Его центральная стойка бьет меня по ногам. Рука стукается об пол. Нас осыпает ливень осколков золотого стекла. Все небо заслоняет нижняя часть космического корабля.
А потом…
Меня поражает молния. Входит мне прямо в мозг. Я вскрикиваю, слышу, как вскрикивает аббат, и…
Мир вокруг чернеет.
– Все, отсоединили.
Голос знакомый, но я в растерянности. Не мо гу вспомнить. Открываю глаза и вижу только окно – то ли люк, то ли круглый иллюминатор, с лезвиями по краю. Сперва был круг, а затем лезвия резко повернулись внутрь, и круг стал меньше, а потом снова больше. Лезвия подрагивали, словно пульсировали, и в этих пульсациях чудилось нечто живое. Наполовину машина, наполовину…
– Отец? – позвала я.
Аббат. Аббат был…
Я услышала его голос, словно в воспоминаниях:
– Дети, боюсь, что у меня плохие новости…
– Грета, возвращайся! – А это голос Зи.
– Грета? – Это Элиан. – Господи, Грего, у нее все в порядке?
– Я не… Минутку! – Это снова был голос, который я не узнала. Грего. Это Грего! – Ага, ясно. Видишь? Да, они отстегиваются.
Краем глаза я уловила какой-то блеск. Когда сетка из магнитов снофиксатора ослабла, от меня словно отодвинули темную тень. И тогда окошко с лезвиями приобрело свой реальный размер. Оно стало махоньким. Отверстие было прямо передо мной, но крохотное, как диафрагма лазера. Диафрагмой оно и было.
Глаза Грего.
Он отодвинулся от меня, поблескивая белыми ресницами над темными шторками, которые пульсировали в том месте, где должна быть радужная оболочка.
– Sveika [13] , Грета, – тихо сказал он. – Хорошо, что ты вернулась.
– Что? – Собственный язык во рту показался мне толстым и негнущимся. – Зи?
– Грета… – прошептала она.
Зи приобняла меня и помогла сесть. Комната дрогнула и закружилась у меня перед глазами.
Прямо передо мной расположился аббат. Его лицевой экран ничего не выражал – в буквальном смысле: не было ни одной иконки. Когда он заговорил, показалось, что его голос, который должен выходить изо рта, раздается отовсюду.
– Дети, боюсь, что у меня плохие новости…
– Прекрати, заладил одно и то же! – взвыл Элиан и пнул старого робота по стойке, как раз над тем местом, к которому крепились шесть ног.
Аббат покачнулся, пошарил рукой.
– Дети, боюсь, что… – снова начал он.
На Элиане была другая одежда, не та белая, как положено. По материи перемещались вставки цвета камня, пыли, книг. Они словно размывали очертания тела.
Сфокусироваться, Грета. Я изо всех сил заморгала. На Элиане – хамелеоновая ткань, хамо – ткань с подвижным, постоянно нарушающимся рисунком. Такую носят солдаты. Элиан похож на солдата. Аббат – на мертвого. Его лицо было пустым, как лист бумаги.
– Плохая новость, – произнес он, как зациклившаяся запись. – Объявили войну.
Мертвый, а говорит. А у Грего глаза из лезвий.
Может быть, хотя бы Зи можно доверять? Она настоящая – контуры тела, запах, обнимающая меня сильная рука. Я закрыла глаза и прижалась к ней.
– Зи? Это все на самом деле?
– Ты просыпаешься, – сказала она. – Возвращайся. Это…
Что-то перебило ее: из тени раздался громогласный голос – женский. Я не могла разобрать слов.
Голосу ответил Грего:
– Когда ударил электромагнитный импульс, она была частично заблокирована магнитами снофиксатора. Могло произойти взаимодействие по обратной связи, так что, возможно, есть… повреждения.
Я заметила, как Элиан мотает головой – так энергично, что ложные изображения тянутся за ним, как рога. Ткань хамо будто стирает контуры его тела. «Повреждения». Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с мерцающими цветами, с пульсирующей болью.
– Принцесса Грета, – сказал тот же незнакомый женский голос. – Ваше высочество?
Звук моего титула скребет изнутри горло, как острые края ореховых скорлупок. Я чувствую руку Да Ся у себя на спине, тепло ее прижавшегося ко мне бока. Она делает резкий вдох.
– Ваше высочество, посмотрите на меня, пожалуйста.
Несмотря на слово «пожалуйста» и церемонную формую обращения, это приказ. Такое распоряжение мог бы отдать врач. Они привели мне врача? Пожалуй, врач мне нужен.
Я открыла глаза. Зи придерживала меня, тут же стоял Элиан в военной форме, а у Грего подрагивал в руках инженерный мультиинструмент. Книжный шкаф опрокинулся, вывалив наружу книги, как кишки. И школьные надзиратели тут, свалены в кучу, из которой торчат ноги и шарниры.
Зи подтолкнула меня, и я окончательно села. Какая-то фигура, нечто громоздкое и серое, сделала ко мне шаг. Я покосилась на нее. Кажется, это был человек, нечто человеческого облика, хотя в голову приходили звериные ассоциации. Тяжелая медвежья походка, но отработанная точность, как у боевой лошади. Орлиный нос на мягком лице. Седые и жесткие, как грива, волосы коротко подстрижены.
– Кронпринцесса Грета Густафсен Стюарт, – сказала женщина-медведица. – От имени Камберлендского альянса извещаю Панполярную конфедерацию об официальном объявлении войны. Вы принимаете ее?