– Ага, – улыбнулся он. – Да я заметил, вообще-то.
– Не делайте этого, – сказала я.
Элиан нахмурился и взял меня за локоть. Боль ожгла сверху донизу, прокатилась по плечам и ладони.
– Не дотрагивайся до ее рук, – тихо сказала Да Ся. Она прикоснулась кончиками пальцев к моей щеке. – Грета…
Позади нее стоял Грегори, чуть поблескивая глазами.
– Не делайте этого, – попросила я Да Ся. – Не надо.
Ее рука упала. Лицо пылало от ее прикосновения, а меня вдруг охватил ужас. «Не делайте этого»? Это значит: «Я согласна на пытки».
Мои друзья…
На них была одежда из военной хамелеоновой ткани. Их окутывал черный, серый и коричневый цвет и размазывал очертания.
– Где вы взяли хамо? – спросила я. – Что вы задумали?
Я слышала в собственном голосе только подавленность и страх. А Зи уверенно ответила:
– Грего считает, что глушитель сигнала – на корабле.
Аббат тоже так считал, но… образ Толливера Бёрра и его камеры ожег мне нервы. Бёрр за камерой, а рядом с ним, сдвинув на нос очки, склонился Талис, вглядываясь в…
– Монитор, – прохрипела я. – Я хочу сказать, у них был монитор. У яблочного пресса.
– Да, удаленный терминал, – подтвердил Грегори. – Но главная глушилка должна выдавать приличную мощность, верно? Киловатт, наверное, а может, и больше. Для этого нужен серьезный источник энергии. Такой, как корабль.
– Мы хотели ее перепрограммировать, но… – начала Зи.
– Но это слишком сложно, – закончил Грегори. – Я подумал, мы ее просто отключим.
– Взгляните, какие мы тут гении собрались, – сказал Элиан раскатистым голосом, опять похожим на смех. – Наш запасной план – расколотить ее камнем.
– Не выйдет, – возразила я. – Там будут охранники. Это ударный корабль.
Они все переглянулись. Хамо адаптировался к темноте тюрьмы, освещаемой только моим маленьким химическим фонарем, и их фигуры стали почти невидимыми. Как будто у них есть только головы и руки, как у машин без тела.
– Вас убьют.
Зи покачала головой, но ответил Элиан:
– Мы знаем.
– Есть план, – заявил Грего.
– План есть, но рискованный, – дополнил Элиан. – Грета, мы знаем, что это опасно. Но все равно пойдем.
– Я хочу… – начала я. – Я не…
Я знала, что говорю бессвязно. Мне хотелось несовместимого: спасти своих друзей и чтобы они спасли меня. Но то и другое вместе – не выйдет.
– Тсс, – сказала Зи. – Выходи наружу.
Она потянулась к моей руке, но вспомнила, что не может ее взять, и беспомощно застыла. Тогда Элиан положил мне ладонь между лопаток и осторожно подтолкнул вверх по лестнице, к звездному свету.
Снаружи, словно запах свежевыпеченного хлеба, меня окутал уютный аромат ночной прерии. Я глубоко вдохнула и попыталась сориентироваться. Мы стояли на вершине холма, между загоном Чарли и посадочным индуктором, скрытые тенью груды камней – всех тех камней, которые убирали из верхнего сада несколько поколений заложников. Мы сели на землю, спрятавшись в колючие саскатунские кусты.
Под нами находилось здание обители – огромное, темное и четырехугольное, один из столпов мира. На лужайке между зданием и верхними террасами камберлендцы поставили белые палатки. Подсвечиваемые изнутри, они тихо светились. Внутри сидели и ходили люди.
Неподалеку чернело пятно сарая.
И яблочный пресс.
– Если мы отключим глушилку, – сказала я, – Талис… Он тогда…
Он уничтожит город.
Я так испугалась яблочного пресса, что чуть не забыла еще об одной ставке на кону. Город. Город и жизнь Элиана.
– Когда глушилка будет отключена, я пойду прямо к моей… прямо к Арментерос, – пообещал Элиан. – Скажу ей, что я… Что помехи отключены. Она не станет… – Элиан с трудом выговаривал слова. – Она не пойдет на Талиса в лоб. Она сдаст обитель.
– Камберленд проигрывает войну, – заметил Грегори. – Щелк – и все кончено. – Он сделал вид, что стряхивает с рук пыль.
Кончено. У меня сердце прыгнуло вслед за этим словом. Но лишь на мгновение.
Кончено, но не разрешено. Война тем не менее была объявлена. Даже если Талис пощадит Питтсбург, наверняка он казнит камберлендских лидеров – и их заложников. Я посмотрела на Элиана и увидела: он это знает.
Он правильно прочитал мой взгляд.
– Я не могу допустить, чтобы от меня зависела судьба целого города. И не могу сидеть и смотреть, как они…
Он молча и зло показал на мои руки. В свете звезд они торчали из перевязей, распухшие и побагровевшие. Я знала, что Элиан хочет коснуться меня, но боится причинить боль. И просто боится.
– Она моя бабушка… Это моя страна, но я не могу молча смотреть, как они пытают людей. Не могу.
– Элиан, а я не могу допустить, чтобы они тебя убили.
– А что такого?
Вдруг тщательно сдерживаемый гнев Элиана сменился горечью. Все произошло в один миг, и мне эта перемена не понравилась. Он внезапно стал смиренным, как Дитя обители, и горьким, как полынь.
Он очень боялся.
– Ну что, убьют меня. Это война, Грета. Я заложник.
И добавил, подражая моему выговору:
– Так оно все происходит.
Он был прав. В какой-то момент в последние несколько недель я отказалась от всего, чему меня учили всю мою жизнь, от тысячи лет размышлений о великой цели.
И даже этого не заметила.
– Все равно уже поздно. – Элиан повернул руки ладонями вверх и развел пальцы – как «пожимает плечами» аббат.
Мне захотелось услышать его смех. Кажется, что наполовину я была влюблена в него из-за этого невероятного смеха. Но Элиан не засмеялся. Собранно и четко, как принято в обители, он произнес:
– Это не в наших силах.
Внизу, со стороны палаток, послышались крики.
Козы – творцы истории.
Да Ся мне все рассказала. Тэнди и Атту отправили выпускать коз. Тем временем тихому и незаметному Хану, одному из самых недооцененных людей в мире, было поручено за брать в погребе маленькие стеклянные трубки с феромонами самца. Хан разбросал их вокруг камберлендских палаток, будто микромины. Когда камберлендцы пошли смотреть, что происходит, они стали наступать на трубки. Козы, конечно, обезумели. Они сбивали солдат с ног и грязно домогались их коленей.
А потом с вершины холма над нами раздался адский вопль и мощные удары, сопровождающиеся оглушительным треском. Если не знать, что это сексуально возбужденный козел бьет рогами в кованую калитку загона, можно было подумать, что демон рвется из преисподней в этот мир.