— Соображаешь, — согласился Держатель. — А я как раз тут сидел… думал, чего бы такого новенького запампасить… вдруг как сверху упадет что-то, как бабахнет! Я испугался даже, вот и получилось — целое море. Хорошо получилось.

Все с уважением посмотрели на взволновавшуюся стихию и без лести согласились — действительно, хорошо.

— А я это… — подал голос Ыц-Тойбол. — Ну, вот улетела она за Край Света, провалилась… а обратно-то почему вылезла?

Тут Патриарх смутился. Оказалось, любопытство присуще не только сикараськам, поэтому он заглянул следом за упавшей блямбой, мол, что это?

— Она же голодная! А у меня солнышко над головой болтается — чем-то же надо было до сих пор Среду освещать. Вот ваша макитра и погналась за солнышком: едва голову убрать успел, она из воды как сиганет — и вверх. Так и играю с ней, по утрам и вечерам…

Что потом спрашивали Дын с Бздыном, путешественники уже не слушали. Поход оказался напрасным — Патриархи все решили наилучшим образом, ничего исправлять не пришлось.

— Может, обратно пойдем? — предложил Гуй-Помойс.

— Ходоки назад не возвращаются, — хмуро ответил Ыц-Тойбол.

Старый ходок лишний раз убедился, какого правильного спутника выбрал.

Дол-Бярды отрабатывал удары. Мудрец вообще растерянно кусал края шапки, и флюгер на ней вертелся, как заведенный.

Ыц-Тойбол неожиданно остановился:

— Зато Тып-Ойжон стал Патриархом.

Все уставились на ходока:

— Что?

— Ну, Патриархи ведь творят мир. Тып-Ойжон мир изменил, и стал Патриархом.

Мудрец подумал, потом посмотрел на спутников и заявил:

— В таком случае мы никуда не возвращаемся. Что нам делать там, где мы уже есть? Вперед!

Подумал немного и добавил:

— А кляч я новых вылеплю.

— Что еще? — Держатель с опаской отодвинулся от надвигающегося Лой-Быканаха.

— А ну, — философ был настроен весьма решительно, — говори: что вы напоследок сикараськам сказали?

Эпилог

По дороге обратно Раздолбаи вдрызг разругались с клячами.

— Вам жалко, если мы немного откусим? — психовал Желторот. — Жрать охота!

— От себя откуси, бич, — надменно отвечал Тым-Тыгдым. — Вот вернемся — все Великой Матери расскажу.

— Я та-арр-чуу! — возмутился Торчок.

Тут оказалось, что куда-то исчезли Старое Копыто с Ботвой.

— Пан-рухх бича завалил, — обрадовался Желторот. — Побежали, может, и нам кусочек достанется?

Идти предстояло долго, а жрать хотелось уже давно. Решили экспроприировать у Ботвы хоть половину Старого Копыта.

Но из этой затеи ровным счетом ничего не получилось. Еще по звуку все догадались, что едой здесь и не пахнет. Заглянув за ближайшую скалу, беглецы увидели, что никто никого не ест.

Ботва и Старое Копыто самозабвенно занимались любовью

КАРЛИКИ-ВЕЛИКАНЫ

Часть первая. Дым коромыслом

Однажды Тургений предложил Трефаилу:

— Слушай, Сууркисат. А давай сбежим?

— Куда? Мы на острове живем.

Спорить не хотелось: после вчерашнего здорово болела голова. Вернее, головы: несмотря на почти сиамскую привязанность, Тургений Мумукин и Сууркисат Трефаил обладали индивидуальными комплектами рук, ног и постельного белья. Головы у них тоже были свои, отдельные, но болели одинаково.

Бросили монетку. По итогам жеребьевки первым в душевую отправился Мумукин. Послышались шум воды и громкая песня:

— Пи-исьма-а… Письма лично на по-очту ношу-у… Сло-овна-а я роман с продолженьем пишу-у…

Трефаил сплюнул на пол:

— Тебе-то хорошо, а мне думать, как дальше жить…

— Зна-аю, знаю точно, где мо-ой адреса-ат… — Песня прервалась, и Трефаил насторожился: Мумукин наверняка собирался учинить какую-то подлость.

Атмосфера дрогнула:

— В до-оум-ме-е-е-е… где живе-о-о-от… Су-у-рки-и-са-а-а-а-ат.

Снизу бешено застучали. Шум воды в душевой смолк, Мумукин, напевая уже под нос, вышел в розовом халате, ожесточенно вытирая голову.

Взглянул на товарища, покачал головой, продолжил вытирать голову.

— Я помню чудное мгновенье, передо мной я… — Тургений попытался разглядеть себя в зеркале.

— Полотенце отдай, — потребовал Сууркисат.

— Будешь орать — вообще со мной пойдешь! — Мумукин сделал вид, что обиделся, но полотенце отдал.

Хотелось взбодриться. Рискуя выпасть, Мумукин по пояс высунулся из окна.

— Лысюка! Лысю-ука! Выгляни на минутку.

Окно этажом ниже распахнулось, и показалась прозрачная прическа Лысюки.

— Че надо?

— Хочешь, будущее предскажу?

Лысюка открыла рот. Все-таки она была непроходимой дурой.

— Будет у тебя любимый. Красавец мужчина, офицер, котовец. Родишь ты от него мальчика. Вырастет твой сыночек, в школу ходить начнет. Вот тут ему туго придется…

— Почему? — насторожилась Лысюка.

— Потому что звать его будут Лысюкин сын! — Тургений с хохотом втянулся обратно в комнату.

— Придурок бешенства!

Повеселевший Мумукин распахнул холодильник. На дверке допотопного агрегата кто-то нацарапал твердым острым предметом: «Оставь надежду всяк, сюда входящий». В недрах агрегата валялся лишь значок «Передовик производства». Сколько Тургений себя помнил, этот значок преследовал его и встречался в самых неожиданных местах, вплоть до аппендикса, который Мумукин удалил себе в прошлом году перед зеркалом (операция сопровождалась сальными шуточками Трефаила, державшего зеркало, и непрерывным стуком Лысюки, потому что орал Тургений на весь остров).

— Как там насчет пожрать? — осведомился из душевой Трефаил.

— Жуй, — последовал ответ.

На работу побежали голодные.

Улицы Тунгусска кипели от людских потоков, всюду слышались мягкие чавкающие удары — незадачливые пешеходы попадали под транспортные средства. Ежедневно в столице острова Сахарин гибли сотни людей, крематории дымили безостановочно, однако, несмотря на ужасающую статистику, народу меньше не становилось. Людская мешанина напоминала внутренности паровой машины — все шипело и пузырилось, то и дело через клапаны государственных и полугосударственных учреждений уносились по своим рабочим местам кипящие людские струи, шатуны, рычаги, коленчатые валы многомиллионного города двигались в заданном ритме.