– Тс-с! – прошептала Саргана. – Я сейчас пойду одна… потом позову. Не нужно, чтоб здесь нас видели лишние.
– Эй, Хасмунд! – продолжали разоряться за оградой.
Нет, вот умолкли. Послышался звук струи, кряхтение… Снова заорали:
– Хасмунд! Да хватит тут… Ой… Это не…
Выдох… или вздох. Короткий и последний. И мягкий звук падающего тела. Видать, воительница достала бедолагу ножом, на такие штуки она была мастерица.
Что-то скрипнуло, и Саргана тихо позвала:
– Идите на голос – тут дверь.
Дверь оказалась узенькой калиткой, через которую, мысленно чертыхаясь, Радомир еле протиснулся, а затем обернулся – помочь Хильде, да та уже пролезла и сама, не нуждаясь ни в чьей помощи.
– Осторожнее, не споткнитесь, тут тело. Поня-атно…
– Пусть твои люди охраняют задний двор и наших коней, князь.
– Добро.
– Своих я пошлю к главным воротам. Мы же с тобой и княгиней явимся в хозяйский дом. Сейчас как раз такой случай – чем больше женщин, тем лучше. Меньше подозрений! Но… готовься ко всему.
– Всегда готов! – бодро отрапортовал Радомир.
«Пионер – всем ребятам пример» – как непременно съязвил бы по такому случаю приснопамятный старшина Дормидонт Кондратьевич.
– Разговаривать с корчмарем буду я, – уже подходя к крыльцу длинного и приземистого строения с похожей на перевернутую баржу крышей, шепотом предупредила Саргана. – Госпожа Хильда, иди следом за мной. Сейчас будем проситься переночевать. Говорить по-крестьянски умеешь?
– Как это – по-крестьянски?
– Ну, по-простому. Как простолюдины говорят, к примеру не «мы пошли спать», а «мы спасть по шли».
– А-а-а, – покивала княгиня. – Так я умею.
– Ну, тогда говори… – вздохнув, воительница что есть силы заколошматила кулаками в крепкую, похоже что дубовую, створку. – Ой, пустите, пустите переночевать, люди добрые!
– Да! Пустите! – подала голос Хильда.
Рад только хмыкнул – тоже еще, артистки погорелого театра миниатюр выискались! Кстати, а пса-то больше слышно не было. Вдалеке, и даже где-то поблизости лаяли, да, но вот здесь… Что и говорить, Саргана свое дело знала.
– Кто там блажит? – судя по уверенному и громкому голосу, к дверям подошел сам хозяин. – Кто ломится, спрашиваю?
– Мы… торговки… маркитантки… Издалека пришли.
– Откуда издалека-то?
– С постоялого двора Корубия Пуще Лета. Нас оттуда выгнали, сказали, что много пьем.
– О, как! – удивились за дверью. – Ну, у меня тоже пить нечего, да и времечко сейчас… уже и утро скоро.
– Ладно, – хмыкнула воительница. – Тогда мы в другое место пойдем, спи себе спокойно, одноглазое позорище Иллирии. Спи!
Неожиданно для князя сии слова возымели на кабатчика самое благотворное действие.
– Эй, эй, хватит ругаться-то! Много вас там?
– Да всего двое. Подруженька, подай голос!
– Да-да! – в арию вступила Хильда. – Мы пришли из… мы издалека пришли.
– Ладно, черт с вами, – наконец решился хозяин корчмы. – Заходите, только предупреждаю – разносолов у меня нет, да и насчет выпивки… разве только брага.
– Ничего, мы и брагу попить со… согласны выпить.
Дверь отворилась, и в темное пространство двора выплеснулся отсвет тусклого зеленоватого пламени – трактирщик держал в левой руке светильник, в правой же сжимал изрядных размеров кинжал.
– А говорили, что двое. Этот еще… Саргана?!
– Узнал.
– Почему ж ты сразу не…
– Пошли в дом, там и поговорим – здесь могут быть лишние уши.
– Но…
– Пошли, говорю! И не бойся ничего, иллириец, когда я тебя обманывала?
Войдя в корчму, путники очутились в длинной и узкой зале, освещенной лишь тем светильником, что держал в руке кабатчик – приземистый широкоплечий толстяк с толстыми губами, носом картошкой и выбитым левым глазом.
– Я сейчас распоряжусь насчет пищи и выпивки, – усадив незваных гостей за стол, кинулся было толстяк.
– Нет, иллириец, – воительница покачала головой. – Ты сядешь сейчас с нами, тут мы и поговорим. Недолго, не до утра. Спрошу тебя кое-что, а потом… потом мы уйдем. Только не надо звать слуг, хорошо?
Трактирщик – видно, что через силу – кивнул:
– Ладно.
Поставив светильник – обычный, римский, похожий на заварочный чайник – на стол, уселся на скамью рядом, глянув на воительницу с явным страхом. Да-а, по всему видать, знавал он ее неплохо, потому так и смотрел – как на змею, ядовитейшую гадину, случайно вползшую в дом. Разве что от страха не трясся и зубами не стучал, но был уже вот-вот, на грани.
– А говорили, ты погибла с Эллаком.
– Я ушла от него два года назад. И ты об этом прекрасно знаешь, Казбай.
– Да. Знаю. Я…
– Тогда почему спрашиваешь? Молчи, я сама спрошу. Ашир, бывший палач, он к тебе часто заходит? Кабатчик дернул шеей:
– Заходил, моя госпожа. И довольно часто.
– Ты сказал – заходил? Где же он сейчас?
– Думаю, что в лучшем мире… хотя, может, и в худшем. Воительница сверкнула глазами:
– Он что же, умер?
– Умер, моя госпожа, – встав, поклонился трактирщик. – Еще полгода назад. Саргана гневно хватила рукой по столу:
– Вот так дела! Вот незадача-то! Его что же, кто-то убил?
– Нет, госпожа, – Казбай покачал головою. – Просто из Галлии вернулся отряд… и воины начали умирать, и многие умерли вместе с ними.
– Понятно, – отрывисто кивнула гуннка. – Как же тебе удалось уцелеть?
– Только молитвой.
– Хорошо, – подумав, воительница с досадою сдвинула брови. – Теперь мы уйдем. Но, прежде мой друг тебя тоже кое о ком спросит.
– Спрошу, – Радомир пристально взглянул на владельца корчмы. – Сегодня к тебе заходили отроки, двое парней, близнецы…
– Никто ко мне не захо…
– Вот только не надо лгать, иллириец, – мягко, словно гюрза, Саргана выскользнула из-за стола, обвила толстую шею кабатчика рукою с зажатым в ней кинжалом, прошептала, загадочно улыбаясь. – Советую говорить правду. Думай о себе и о своем деле. Что тебе до забот какого-то там Хаскинда?
Морщинистый лоб толстяка густо покрылся потом:
– Ты и про него знаешь?
– Ну?! Так что скажешь про близнецов?
– Были… Они здесь были, – просипел трактирщик. – Убери кинжал, госпожа, я ведь говорю тебе все.
Воительница покладисто убрала клинок… правда, недалеко – переставила от шеи толстяка к его груди – к сердцу.