– Люди Хаскинда схватили их у меня во дворе, – косясь на кинжал, продолжил кабатчик. – Но я тут ни при чем, клянусь всеми святыми. Не знаю уж, чем ваши близнецы так Хаскинду навредили, однако их к нему на усадьбу и увели.
– На усадьбу? – переспросил князь. – Уважаемый, ты это сам видел или с чьих-то слов рассказываешь?
– Маил, мой слуга, видел. А куда еще их уводить-то? Туда, на усадьбу, всех недоимщиков обычно ведут и просто подозрительных тоже.
Незваные гости переглянулись.
– Я оставлю следить за тобой своих верных людей, иллириец, – убрав наконец кинжал, змеей прошипела Саргана. – Помни, если ты обманул… или вдруг захочешь предать…
– Я все понял! Все понял, моя госпожа, все понял!
Трактирщик, конечно же, был рад, выпроваживая всю свалившуюся на его голову компанию. Предупреждение воительницы должно было удержать его от соблазна послать слугу к тому же Хаскинду, предупредить, так сказать – прогнуться. Окажутся ли они действенными? Скорее всего – да. Князь покачал головой, уважительно оглядываясь на задержавшуюся с кабатчиком гуннскую вдовушку. О чем там они шептались еще? Кстати, Хильда оказалась там же, рядом, якобы споткнулась… поднялась…
Иллириец куда-то отлучился… но быстро вернулся, что-то сунул Саргане, Радомир в это время снимал со двора свои караулы… то же самое сделала и воительница.
Торопилась:
– Мы должны проникнуть в усадьбу Хаскинда еще до утра. Натиск и быстрота – вот залог нашей победы.
Вот с этими словами можно было полностью согласиться. Князь прищурился, хотя еще даже не начинало светать, лишь луна по-прежнему серебрилась в призрачно-темном небе, словно глаз жуткого оборотня. Зачем Саргана помогала князю и сейчас, в этом, сугубо его личном, деле? Ведь близнецы для нее были никем. Просто не могла иначе? Или…
– Идемте, идемте, – поторапливала воительница. – Скоро уже начнет светать.
– А ты знаешь, где эта усадьба, Саргана?
– Я знаю, где вилла наместника. Усадьба Хаскинда может быть только там.
Небо уже становилось синим, потом – голубым, белым, а на востоке – алело, и тронутые оранжево-желтыми лучиками облака возвещали о скором начале дня.
– Мы на месте, – выехав за разрушенные ворота, воительница показала вперед рукою. – Сразу за той рощицей – вилла.
Князь махнул рукой:
– Едем! Вперед!.. Там может быть стража?
– Не думаю. Кого здесь бояться гепидам?
Застучали копыта гуннский коней. Позади, стараясь не отставать, бежали словене – пешие. Мирослав, Хотонег, Отнег, Домаш и иже с ними. Даны – Готбольд и Ракса – впереди всех. Вот только близнецов не хватало, за ними и шли – выручать.
– Саргана взяла у кабатчика ветку омелы, – нагнав мужа, негромко сообщила Хильда.
– Омела? – удивился князь. – Зачем ей понадобилась омела?
– Не знаю, милый. Быть может – для колдовства.
Опустившись в широкое римское кресло, вислоусый Хаскинд, сын славного Гаттаурда, блаженно протянул ноги к горящему очагу, сложенному из круглых речных камней прямо в триклиниуме, вместо некогда стоявшей там жаровни. Дым от очага, чадя, расползался по стенам, некогда украшенным великолепным орнаментом, ныне же закопченным до полного безобразия, превратившимся из цветных в маслянисто-черные от сажи. Столь же черным были и края пролома, пробитого в стене специально для выхода дыма.
Напротив очага, у стены, притулился невысокий стол, явно сколоченный наспех уже новыми хозяевами виллы, остальная мебель была безжалостно сожжена вся, кроме невысокого обеденного ложа, одного из трех, что не так уж и давно составляли неотъемлемую часть триклиниума, служа гостеприимным хозяевам и их гостям. Можно себе представить, какие изысканные яства вкушались здесь, какие вина пились, какая звучала музыка, как плясали молодые танцовщицы, приглашенные для услады гостей. Услады отнюдь не плотской, трогать руками девушек не разрешалось, не принято было, для плотских утех в достатке имелись и проститутки, жрицы свободной любви, искусство танцовщиц же стоило слишком дорого.
Увы, те благословенные времена канули в лету, и ныне, вместо утонченного франта-наместника, в кресле сидел варварский сотник – грязный, дурно пахнущий и напрочь лишенный всех тех приятный манер, что составляли и составляют изысканный лоск высшего света. Хотя Хаскинд тоже был не из простых, исполняя обязанности того, что был здесь поставлен римлянами, однако служа не империи, а своему вождю, такому же варвару, гепиду.
Сотник потянулся, зевнул, с удовольствием глядя, как от мокрых, свиной кожи, башмаков повалил густой пар. Пусть, пусть сушатся, да неплохо бы просушить и платье, хотя бы скинуть плащ, однако не сейчас, позже, когда все прогреется, слуги ведь разожгли очаг совсем недавно, буквально только что.
Черт, ветер, сквозняк! Так и заболеть недолго, а потом и отправиться на тот свет, как произошло уже со многими… Слава богу, хоть незнающий пощады мор отступил, ушел на восток, в бескрайние гуннские степи. Так этим поганым язычникам и надо!
Пламя в очаге снова дернулось, кто-то кашлянул, показавшись в дверном проеме. Хаскинд обернулся:
– А, это ты, Герульф. Что-то хотел спросить?
– Да, мой вождь, – поклонясь, в триклиниум вошел молодой варвар в длинной, ниже колен, тунике с заляпанным грязью подолом. Длинные волосы его были заплетены в падающие на грудь косы, на широком поясе, кроме кинжала, болтались еще яшмовая чернильница, ключи и несколько – пучком – перьев. Судя по всему, сей молодой человек – несомненно, грамотный – являлся чем-то вроде управляющего при своем господине.
– Ну? – Хаскинд нетерпеливо дернул шеей. – Спрашивай же!
– Что делать с пленниками, мой господин? Здешний эргастул не очень надежен… может быть, запереть их в амбаре, в том, где мы хранили вино? Или…
Не дослушав, сотник махнул рукой:
– Нет! Незачем их запирать. Пусть ведут сюда, тут и поговорим. Да, и палача не забудьте.
– Слушаюсь, мой господин, – снова поклонясь, Герульф удалился.
Где-то в атриуме послышались гулкие голоса, потом раздались шаги, и в таблиниум, испросив разрешения, вошли дюжие воины, ведя двух связанных близнецов-подростков. Рукав туники одного из них был оторван, и на предплечье густо запеклась кровь. У другого же под левым глазом красовался изрядный синяк.
Не вставая с кресла, Хаскинд указал пальцем:
– Одного – вот этого – в угол, другого – пытать. Надеюсь, ты, Эткар, захватил с собой плеть?
– Она у меня всегда с собой, мой вождь! – громко хохотнул высоченный, под потолок, детина с тупым бритым лицом и нехорошим взглядом, как видно, он и был тут палачом.
По его знаку, воины сорвали с одного из пленников тунику и разложили бедолагу на ложе, привязав по рукам и ногам. Расторопный мажордом Герульф притащил треногу, поставил, зажег от пламени очага светильник и, умостившись за столом, приготовился записывать.