Я сидела в седле выпрямившись, хотя мне страшно хотелось пригнуться, прильнуть к шее коня для защиты. Интересно, этот отравитель взял лошадь Сима и мою, чтобы иметь свежую перемену?
Даже поддержка, которую мы ощущали, когда ночевали в поместьях или в гостиницах и наконец прибыли в Бьюдли и снова остановились в собственном поместье принца, не поднимала нам настроения. На третий дождливый день, когда лошади больше не могли тащить тяжелый катафалк, Ник приказал заменить их четырьмя белыми волами, которых он держал все это время в тыльной части шествия. Они шли медленнее и выглядели не так красиво, но в противном случае мы бы все увязли в грязи.
Ник часто скакал рядом со мной, но иногда и где-то в другом месте этого длинного шествия, чтобы убедиться, что все в порядке. Каждый раз, как он исчезал, я, хотя ехала среди охранников и рядом с Райсом, начинала дрожать. Иногда казалось, что Ник просто пропадает в толпе или в пейзаже, а мне так хотелось прижаться к нему. Я смотрела, как движется конь принца – без всадника, с одним только его щитом и боевым топором. Казалось, будто принц тоже, как этот человек на стене замка, на кладбище, в крипте и на болоте, просто исчез в тумане.
Как только мы останавливались, я тщательно проверяла, хорошо ли завернут покрытый черным бархатом гроб, перевязывала или добавляла очередной слой, если дождь проникал сквозь трещины в ткани. Я молилась, чтобы этот ливень кончился до того, как мы достигнем Вустера, чтобы можно было зажечь и нести в процессии факелы и мои высокие черные траурные свечи. Потому что небо, подобно тем, кто выстраивался вдоль дороги, проливало слезы.
* * *
Когда оставался один день пути до аббатства, где предназначалось похоронить тело принца, Ник наклонился над своим конем и крепко сжал мою руку в перчатке.
– Мне нужно оставаться здесь, но, поскольку в твои обязанности входит подготовка похоронных свечей, не хотела бы ты поскакать вперед с охранниками и своими вьючными лошадьми? Я отправлю Райса в качестве твоего мальчика на посылках, а мы с тобой увидимся завтра около полудня.
– Да, так у меня будет больше времени проверить, как все устроилось, хотя я предпочла бы остаться рядом с тобой.
– Это большая любезность с твоей стороны, поскольку это значит, что ты провела бы лишний день под этим проклятым дождем. Верайна, я тоже не хочу расставаться, но я отдал приказ, и тебя будут хорошо охранять и в аббатстве и в гостинице, где ты будешь спать в эту ночь. И Суррей по необходимости должен оставаться с кортежем, поэтому ты… я… не должен буду беспокоиться, что он станет домогаться тебя.
Лицо Ника было сосредоточенным. Как все мы, он выглядел не лучше чуть не утонувшей кошки, которую вытащили из колодца.
– Нет, – сказал он вдруг, как бы сам себе. – Я снова передумал. Чем ты проведешь всю ночь там, я лучше пошлю вперед отряд вместе с тобой завтра, когда мы окажемся ближе к Вустеру.
– Ведь ты только что говорил…
– Я помню, что говорил. Но чтобы наш главный враг не наметил тебя для удара, при охранниках или без них, я лучше оставлю тебя здесь, и все.
Я почувствовала и облегчение, и досаду. Мы все были измучены до крайности. Не говоря больше ни слова, Ник пришпорил коня и поскакал назад, к ровным рядам вооруженных охранников. Такие колебания были ему не свойственны. Но я решила в этот момент, что это еще одна его любезность по отношению ко мне. Мне хотелось думать, что он заботится обо мне не только из‑за обязательств перед королевой, что я для него нечто большее.
* * *
После почти пяти изнурительных дней пути я опустилась на колени перед высоким алтарем аббатства Святого Вульфстана и поблагодарила за то, что оказалась целой и сохранной, несмотря на то что мне пришлось пережить с тех пор, как я оставила Лондон. Затем, так как похоронная процессия была в нескольких часах езды от меня и моих охранников, я дала им работу – развернуть восемь высоких черных траурных свечей, которые я разместила в подсвечниках с острыми шипами внутри, по четыре с каждой стороны алтаря. Их следовало зажечь в тот момент, когда процессия с гробом войдет в длинный центральный неф собора. Для этого печального случая из Лондона были присланы и другие свечи, поэтому я посмотрела, как они размещены в подсвечниках и канделябрах.
Когда внутри все было устроено, мы вышли наружу ждать прибытия похоронной процессии на улице перед аббатством. Причину решения короля относительно того, что Артур должен быть похоронен именно здесь, я не понимала, но возможно, она заключалась в том, что он всегда будет лежать в Уэльсе и в Англии, которыми должен был бы править. Собралась масса народа из города, деревень поблизости и с ферм. Толпа напоминала озеро, плещущееся вокруг аббатства, а вдоль главной улицы, насколько я могла заметить, люди стояли в шесть рядов.
Дождь немного затих, и я была рада видеть, что при входе в город процессия двигалась с зажженными факелами. Стоя неподалеку от епископа города Линкольна, приехавшего, чтобы вести службу, и небольшой группы священников из аббатства, я внимательно осматривала группу всадников, изучала, как покрыт гроб, искала глазами Ника. Суррей искоса глянул на меня, проезжая мимо, затем сошел с коня, чтобы принять приветствия высоких церковных сановников.
Я подошла к тому месту, где остановился катафалк, с помощью нескольких мужчин перерезала веревки, которыми была перехвачена пропитанная воском ткань, и убрала ее с черного бархатного покрова. Как только восемь человек внесли гроб внутрь, толпа ринулась вперед и разорвала на кусочки влажную, мятую ткань, лежавшую на земле. Сначала мне хотелось запротестовать против этого безумства, но это делалось в честь принца, все они хотели получить символ этого события, чтобы хранить его. Вскоре от нескольких ярдов ткани Весткоттов не осталось ничего.
Я поспешила внутрь, пройдя мимо процессии, ожидавшей возможности сопровождать гроб в церковь. Перед входом я застыла на месте и ахнула. Все восемь высоких черных траурных свечей, которые я, тщательно оберегая, перевозила из Лондона в Ричмондский замок, затем в Уэльс и сейчас снова назад, были переломаны или разрублены пополам. Бóльшая часть верхушек лежала на полу, но две свисали с неповрежденных фитилей. Я была ошеломлена этим разорением и тем, что оно значило. Я слышала, как на тылах аббатства участники процессии ходили взад и вперед. Вдруг около меня появился Ник, подобрал верхние части свечей с пола и обрезал шпагой фитили, на которых качались их остатки.
– Он здесь! – сказала я, с трудом переходя от одной свечи к другой. – Он внутри!
– Ручаюсь, он уже ушел. Он достаточно осторожен, чтобы нанести удар и исчезнуть, а затем ударить в другой раз, и не дать выследить себя или поймать. Он всегда уходит, чертов трус. Это Ловелл, клянусь, это он!
Не говоря больше ни слова, мы отчаянно работали, ставя верхние половинки свечей в подсвечники, где до того стояли целые свечи. Когда я увидела, что они разной высоты, то переместила более высокие в наружный ряд и они, казалось, склонялись к алтарю у катафалка, где должны были поставить гроб. Я была в таком гневе, что не ощущала страха.