– Я собиралась рассказать вам, – сбивчиво заговорила я, – показать… но у вас было столько дел и столько забот.
– Значит, это правда? Дорогая моя, почему? – спросил он, но в голосе его слышалось раздражение.
Я смотрела на него, но какое-то время не видела. Руки были сложены на плоском животе, и казалось сном, что я ношу ребенка. Может быть, месячные отсутствовали по какой-то иной причине? Нет, я заметила и другие признаки. Ошеломленная случившимися событиями, я все же сумела мысленно вернуться к его вопросу.
– Они были нужны мне рядом, – произнесла я спокойно и тихо, голос был не похож на мой и тон тоже. – Чтобы говорить им, как мне жаль, что я не сумела позаботиться о них.
Я видела, как Генрих сдерживается, видела, что ему хотелось выбранить меня.
– Но так нельзя, – убеждал он меня. – Эти жестокие, несправедливые вещи случились в этом скорбном мире. – Он обхватил мои теплые руки своими холодными ладонями. – Вы должны оставить прошлое, всю эту боль, иначе это может повредить ребенку, которого вы носите… может повредить нам.
– Вы не станете приказывать уничтожить их? Они такие красивые, спокойные.
– Разве можно так привязываться к смерти… особенно к смерти ваших братьев? Я думал, что с казнью Тиррелла мы выяснили все это, оставили в покое.
– В покое? Если мой собственный дядя Ричард приказал убить их, я надеюсь, он горит в аду, но я никогда не успокоюсь!
– Я хочу посмотреть на эти статуи. Вы покажете их мне или мне нужно пойти одному?
Я судорожно кивнула и разжала руки. И пошла впереди него по узкому коридору к закрытой двери.
– Нам понадобится факел, – сказала я ему, вытаскивая один из крепления на стене. – Там темно.
Я чуть было не сказала, я не зажигаю там света, чтобы они могли спать. Я и вправду иногда думала о них как о живых. Если он попытается забрать их у меня, я потеряю контроль над собой, и наш следующий – наш последний – ребенок родится у страдающей от своей вины, безумной женщины.
– Удивительно, – услышала я его шепот, подняв факел и глядя вместе с ним на восковые фигуры. – Как настоящие. Когда тени движутся, я могу себе представить…
– Да. Да!
– Но если вы хотите поместить погребальные статуи на их могилы, мы могли бы это сделать.
– Вряд ли на могилы моих братьев, потому что у них нет могил. Один Бог знает, где лежат их кости. – Я так тряхнула факелом, что он, взяв у меня факел, поместил его в крепление. – Я хотела, чтобы они были около меня… рядом со мной, – прошептала я. – И хочу статую Артура – вы видите кусок воска вон там – и…
– Нет, я запрещаю, запрещаю это. Это нездорово для вас и для ребенка, которого вы носите. Я не хочу, чтобы вы вспоминали все это! Особенно потерю ваших братьев, это было давно и теперь все кончилось.
– Кончилось? Я же сказала, для меня это никогда не кончится, никогда не пройдет!
Он пришел в ярость от того, что я противоречу ему. Да, я умела читать его мысли и знала, что он будет пробовать отвлечь меня от этого серьезного предмета спора.
– Она просто гений, правда, ваша восковая женщина? – спросил он. – Элизабет, если вы будете держать здесь статуи наших детей, я соглашусь, а статуи ваших братьев, умерших так давно, разве это хорошо?
– Это помогает мне искупить мой грех, мою вину перед ними. Я должна была сказать матери: «Не пускай их. Попроси, чтобы их лучше охраняли в Тауэре!» Разве вы не понимаете, как глубоко это у меня в сердце, потому что я была рождена и воспитана как йоркистка, хотя теперь я по-настоящему принадлежу к Тюдорам!
Я разрыдалась, закрыв лицо ладонями. Он привлек меня к себе, его дрожащие руки обняли мои плечи.
– Да, поверьте мне, моя дорогая, – прошептал он. – Я в самом деле понимаю ваше горе и вину. Клянусь всеми святыми, это так!
Миссис Верайна Весткотт
На глазах у всех я оказалась в объятиях Ника, рассказывая о похищении Артура, о возможном предательстве Сибил, о приказах, отданных мне Ловеллом. Я сказала, что убежала из Лондона под покровом тьмы, так что Ловелл или его соглядатаи не знают, что я здесь.
– Черт побери Ловелла! Да и Сибил, – пробормотал Ник, ведя меня в большой дом. Следуя сзади, Финн и Джейми слегка отстали, когда мы пересекали широкий коридор и поднимались по лестнице. – Но почему ты думаешь, что Ловелл мог спрятать Артура здесь? – спросил он.
– По нескольким словам, которые у него вырвались. Даже если когда-то этим имением владел дядя короля, Ловелл хотел быть здесь – разве не так? Он вырос здесь. Это был его родовой дом в течение веков. Ловелл должен отлично знать его, это прекрасное место для него, чтобы спрятать мальчика.
– Последние два дня Финн, я и еще двое – все люди короля – обыскали здесь каждый дюйм. Но мы теперь снова поищем и мальчика, и самого Ловелла. Он мог быть в Лондоне в последнее время, но не сомневаюсь, он может снова появиться здесь – вернуться, я хочу сказать, особенно если понял, что ты убежала. Но послушай, здесь очень мало слуг, поскольку король еще не передал это имение после смерти своего дяди кому-то другому. Отдохни здесь в моей комнате, и я пришлю тебе кого-нибудь с едой, – он открыл дверь в просторную комнату, которая, вероятно, была хозяйской, возможно, когда-то принадлежала Ловеллу. Если так, я бы охотнее пошла спать на конюшню, но просто кивнула и повиновалась, а Ник, выходя в коридор, крикнул: – Люди, ко мне!
– Я тоже хочу помогать искать! – крикнула я вслед ему. – А ты знаешь, – продолжила я, когда он обернулся, – здесь были когда-то небольшие ворота, узкий проход для того, чтобы можно было убежать во время осады, так сказал священник.
– Я знаю, где ворота, но они заложены. Красный кирпич выделяется на фоне белого камня на той стороне, что обращена к реке.
– И Ловелл упоминал о какой-то гробнице. Мог ли он спрятаться или спрятать Артура в церкви на кладбище?
– Мы обыскали и то, и другое – абсолютно все, но я посмотрю еще раз.
– Я помогу! Я хочу помочь!
Он кивнул, затем собрал людей. Двое из них были со шпагами. Меня порадовало, как быстро они действовали. Нужно найти кого-то, чтобы послать за Халом, караулившим наших лошадей на опушке леса, он тоже может участвовать в поисках. Я молилась: если у этого человека, как у кошки, девять жизней, пусть он держит Артура в заложниках здесь, рядом со своим домом.
* * *
Разбившись по двое, мы искали до наступления темноты, а потом продолжили при свете факела и фонаря. Мы все встречались на короткое время каждый раз, как церковные колокола отбивали очередной час. Даже в этом лабиринте комнат звон раздавался ясно, ведь церковь стояла тут же за стеной, окружавшей имение. Каждую пустую спальню, кладовую, буфетную, каждый шкаф и гардероб мы обыскивали, но тщетно, что приводило меня в бешенство.
Я слышала биение собственного сердца, открывая очередную дверь темной, пыльной комнаты или заглядывая в покрытую пылью каморку в старой церкви. У гробниц не обнаружилось ни дверей, ни входов. Я чувствовала постоянную боль внутри. Неужели я так и не узнаю, что случилось с моим мальчиком? Возможно ли, чтобы это оказалось еще хуже, чем закрыть крышку его гроба, как я закрыла гроб милого маленького Эдмунда? Потерять одного сына, а потом другого – я чувствовала близость королевы, словно она была здесь со мной.