* * *
На следующий день мы встретились у монастыря иеронимитов. Час был ранний, улицы пустынны. Гектор спросил:
– Все нормально?
Я кивнула и быстро заговорила, пытаясь скрыть внезапное волнение:
– Думаю, это одно из самых прекрасных зданий во всем мире.
Мы пошли вдоль галереи, разглядывая резьбу. На каждой арке, на каждой колонне мастера изобразили разные сюжеты: лица, искаженные мукой, и лица божественные, гирлянды цветов и фруктов, мифических и настоящих животных. На каменных стенах и полах создавалась удивительная игра света и тени. Мы провели в монастыре пять часов, а Гектор не переставал находить все новые и новые кадры. Я бродила рядом, делала записи. Во внутреннем дворе разбит садик в средиземноморском стиле: пересекающиеся тут и там аккуратные дорожки, обсаженные низким кустарником, треугольные площадки, засыпанные гравием.
– С меня тарелка мидий, – напомнил Гектор.
Заведение было небольшое; снаружи и не скажешь, что ресторан. Гектор заказал мидии и бутылку белого вина. Нам принесли хлеб, оливки и соусник с оливковым маслом.
– Я теперь могу и в Порту поехать. – Он отломил кусочек хлеба.
– Отлично. Твой агент не знала, сможешь ты или нет.
– Она перенесла кое-какие съемки. Это ведь большой проект?
– Да, на целый год – обзор объектов наследия ЮНЕСКО. Только европейских.
– Так у тебя будет много работы…
Принесли горшочек с дымящимися мидиями и две глубокие тарелки. Гектор положил мне горку темных мидий и залил молочно-белым соусом.
– Чеснока – полно, как раз, как я люблю, – заметил он.
– Я тоже. Хотя есть у меня такая английская привычка – переживать по поводу запаха.
– Он полезный.
– Знаю. Но если есть много, то кажется, что весь организм пропитывается чесноком, а для нас, чопорных англичан, это чересчур.
– Ты ведь наполовину португалка?
– Да, по маме. В том, что касается еды, я вся в нее.
Мы сосредоточенно поглощали мидии, и между нами вырастала горка пустых раковин.
– А ты работаешь за границей? – спросила я.
– Да, в Испании довольно часто, порой в Бразилии.
– Нравится работать в других странах?
– Нравится, но мне и монастырь сегодня понравилось снимать, хотя его снимали до меня тысячу раз. Как подумаешь про этих резчиков – каждый создавал собственное, уникальное, произведение. Приятно, наверное, знать, что твой труд останется и после тебя.
– Да, твой собственный памятник… Вчера, увидев того старика, я невольно вспомнила свою бабушку. Когда я приезжаю, часто о ней думаю. Довольно грозная была бабуля.
– О, и у меня такая была.
– Правда? Моя почитала святых, особенно Антония Лиссабонского. Рассказывала мне на ночь истории. Отнюдь не про принцев, обратившихся лягушками. Она рассказывала про святых, про то, как они сражались с дьяволом, о телесных искушениях.
Гектор засмеялся.
– Такие занятные выражения употребляла… говорила внушительно так: «Антоний Лиссабонский был молотом еретиков!» Я не понимала, что это значит, но побаивалась.
– А моя бабушка, которая, уверен, отлично бы поладила с твоей, имела пунктик насчет пап. Складывала пазлы с изображением пап, а они очень трудные – из-за белых одеяний.
Теперь мы оба смеялись. С Гектором было очень легко.
Рот у него красивый, а чуть неровные зубы только добавляли ему привлекательности.
* * *
Он сел на мотоцикл, я помахала вслед и пошла домой. Было жарко и тихо. Народ отдыхал после обеда. В соседнем от дома переулке я набрела на небольшую часовню. Вечерний свет скользил по стенам, придавая зданию прелестный нежно-золотистый оттенок. Мне захотелось зайти внутрь. Взявшись за кованое железное кольцо, я толкнула тяжелую дверь и вдруг поняла, что не могу перешагнуть порог. Сердце дрогнуло; перед внутренним взором предстал, как живой, дьявол: черное тело, чешуйчатые ноги с копытами, на оскаленной морде с мутными черными глазками – выражение крайней злобы.
* * *
На следующее утро я приехала на вокзал, чтобы отправиться в Порту. Гектор, как мы и договорились, ждал меня в кафе – читал газету и пил кофе. Его черные кудри разметались. Когда я вошла, Гектор встал и шагнул навстречу. Наше дружеское объятие переросло в страстное, и во время поцелуя я ощутила вкус кофе на его губах.
Июнь
Она уехала в Португалию, изучать свои драгоценные объекты. Вернется не раньше следующей недели.
С той минуты, как я увидела книги Маркуса, его чертежи, мне еще сильнее хочется увидеть его самого. Я теперь думаю, что все может быть. Он не такой, как другие мужчины. Если уж затаил чувство глубоко в душе, то это навсегда, а ведь когда-то он называл меня любовью всей своей жизни…
* * *
Я позвонила ему на работу. Он работает в архитектурной фирме в Кларкенуэлле, в центральном Лондоне. Взявшую трубку секретаршу попросила сказать, что звонит Хейя. Маркус ответил сразу же; говорил по-фински.
– Я все гадал – позвонишь ты или нет, – настороженно произнес он.
– Думаю, нам стоит встретиться.
Долгая пауза.
– По-моему, это лишнее.
– Я хочу знать, как ты живешь. Ты счастлив, доволен? Как твоя работа? Приходи ко мне, пообедаем. У меня новая квартира, окна прямо на реку, хочу показать тебе, узнать твое мнение.
Опять долгая пауза. Удачно ли я выбрала момент?
Он согласился прийти на следующий день.
* * *
Я ушла с работы после обеда и стала готовиться. Надела маленькое черное платье, распустила волосы. Маркусу всегда нравилось, когда я их распускала. В университете он поддразнивал меня, что я вечно заплетаю косу.
Я живу в высоком доме у Блэкфрайарского моста. Жилая зона в моей квартире – одна огромная комната с высоким потолком.
Когда зазвонил звонок, я затрепетала от нетерпения и ничуть не меньше – от страха. Мы не виделись семь лет. Насколько я изменилась?
У меня хватило сил открыть дверь и произнести:
– Добро пожаловать, дорогой.
Войдя, он не поцеловал меня.
– Столько лет прошло, Хейя…
Маркус повзрослел. Вокруг глаз и губ появились морщинки, которых раньше не было. Он вошел в комнату, неспешно огляделся. Пол у меня выложен плитами светлого известняка, стены – цвета слоновой кости, кроме задней, матово-серебристой. А стена, выходящая на реку, – вся из стекла, так что в солнечные дни становится похожа на светящийся экран. Интерьер я стараюсь не загромождать – два светло-серых дивана, и все. На задней стене мозаика моей собственной работы. Она изображает гигантскую морскую раковину и выложена из кусочков стекла и ракушек – зеленых, голубых и перламутровых. Слева – кухонная зона: длинная стойка, а перед ней – буфеты из светлого дерева.