– Веселенькая перспектива, – поежился Гарун. – Похоже, у вас нет выбора.
– Почему же? – возразил Белов. – Выбор всегда есть. Или мы успеем загрузить Баг Мэка, или одно из двух.
– Павел прав, – заметил Кари. – Мы не бросим Землю, пока не сделаем все возможное.
– А как это выглядит с точки зрения морали и законности? – спросил Гарун.
– Что ты имеешь в виду?
– Делать все возможное! Взять хотя бы Лемеха. Кафедра осталась без заведующего. Разве это не потеря для науки? А мои родные в Махачкале, девушка в Москве? Ведь они больше никогда меня не увидят.
– Никогда не говори «никогда», – изрек Белов. – Ничего ваша наука не потеряла. В семьдесят втором году Лемех был избран академиком. Сейчас он уже проректор МГУ. А Леночка Алмазова сегодня идет со своим мужем на спектакль «Маленький Принц».
– С каким еще мужем? – возмутился Гарун.
– С Гаруном Алмазовым, доцентом кафедры теорфизики, лауреатом премии имени Ленинского комсомола. Случайно, вы с ним не знакомы?
– Бред какой-то! – рассердился Гарун. – Кари, что он несет?
– Белов, не так быстро, – заметил Кари.
– Виноват, – извинился Белов. – С принцем я действительно поторопился. За пятнадцать лет он вырос и стал королем. Возможно, Людовиком XIV. Но за Лемеха я головой ручаюсь! В восемьдесят шестом году теория для Баг Мэка уже была создана.
– Пятнадцать лет! – воскликнул Гарун. – Как же я сам не догадался. Ведь мы уже в восемьдесят шестом году. Но откуда взялся мой двойник? И почему доцент?
– Больше скромности, аспирант! Это тебя, диверсанта с Тимешина, человека без паспорта, нужно считать двойником доцента. Он-то у себя дома, в своей реальности.
– Я бы не стал называть Гаруна двойником, – заметил Карислав. – Какой же он двойник? Доценту уже сорок. Голова облысела, плюс радикулит от сидячей работы. А наш Гарун как огурчик, хоть сейчас крести. Мы его и на двух доцентов не променяем. Верно, Паша?
– Абсолютно, – поддакнул Белов. – Доцент мне друг, но истина дороже. С нашим Гарри мы горы свернем. Тем более, что они воробьиные.
– Не воробьиные, а Воробьевы, – обиделся Гарун.
Белов засмеялся. Он потянул аспиранта к участку стены с изображением европейской части России. Отыскав на карте красноватое пятно Москвы, он довольно непочтительно щелкнул по нему пальцем. На месте пятна возник бледный квадрат курсора шириной в ладонь. Белов замахал руками. Квадрат разъехался в стороны и покрылся серой паутиной улиц с темными провалами площадей. Гарун узнал крутой изгиб Москвы-реки у центрального стадиона, перекресток проспекта Вернадского с Ломоносовским, желтые прямоугольники корпусов МГУ. А это что? Изогнув шею, Гарун прочитал: «Улица академика Хохлова».
– Почему улица Хохлова? – воскликнул он. – Что с Рэмом Викторовичем, неужели?..
– Умер в 1977 году, – отрывисто ответил Кари. – Прошу не отвлекаться. В Москве мы имеем две станции высадки. Одна находится в районе лесопарка, замаскирована под автосервис. Это в северной части города. Вторая – на юге, в лесном массиве Будово. Эта станция расположена под армейским хранилищем спецтехники. Предлагаю выходить через Буду. Возражения есть?
– Какие могут быть возражения, – сказал Белов. – В Будово мы каждую тропинку знаем. Кроме того, с юга путь короче. Не нужно будет центр объезжать.
– Гарун?
– Согласен, с юга удобнее. По Варшавскому шоссе доберемся до Ломоносовского проспекта, потом свернем прямо на Университетский. Это оптимальный вариант. Что я должен сделать?
– Сейчас, сейчас! – оживился Белов и мазнул рукой по карте.
Курсор поехал вниз через микрорайоны, перепрыгнул через речку и остановился в Будово, высветив участок, напоминающий сидящего на ветке глухаря.
– Запускай машину, – предложил он.
– А как это сделать?
– Просто щелкни по Буде!
– В каком месте?
– Да в любом! Станция сама поймет, куда нам надо.
Гарун осторожно нажал на хвост «глухаря». На краю зеленого пятна у станции железной дороги появился синий кружок.
– Хорошо, – похвалил Белов. – Станция цела. Нужно ее открыть. Сейчас нажми прямо на кружок.
Гарун легко щелкнул ногтем по карте. Экран отозвался печальным звоном. Кружок станции налился красным и замигал. Поняв, что происходит что-то не то, Гарун оглянулся на Кари.
– Deb! – воскликнул Белов. – Bouda’s closet.
– Ye, – кивнул Кари. – Tre take vit.
– Al tra, – согласился Белов. – Ste alon.
Потянув новичка за собой, Кари отошел вглубь капсулы.
– Что происходит? – спросил Гарун.
– Станция закрыта. Сейчас Белов попытается выяснить, в чем дело.
– А на каком языке вы сейчас разговаривали?
– Это наш язык.
– Как понять – ваш язык? Родной, что ли?
– Можно сказать и так. Это язык планетоида. Тише, не будем мешать Белову. Сейчас он должен раскрутить Буду и добиться у нее разрешения на выход.
– А кто закрыл Буду?
– Никто. Она сама закрылась. Это значит, что в точке выхода Буда усмотрела опасность и не может выпустить нас. В нее встроена мощная защитная программа, и она ее использует.
– Полагаешь, что-нибудь серьезное?
– Не знаю. Не думаю, что там война или что-то в этом роде. Буда выдала бы сообщение, если в районе велись боевые действия.
– А вдруг там наводнение или лесной пожар?
– Это вряд ли. Пожар тоже является штатной ситуацией и записан в памяти станции. По-настоящему Бута опасается только людей. Она не стала бы закрываться, обнаружив какую-нибудь заблудшую корову. Возможно, милиция местных панков отлавливает. Может, проверяющие из штаба округа выехали в лес на шашлыки. Это тоже считается серьезной помехой.
– А кто такие панки?
Кари не успел ответить. Подошел Белов и торжествующе показал отставленный большой палец.
– А гат макит! – объявил он. – Будас опент.
– Вач матта тере?
– Терес а краш, джиант краш. Грит пандемик! Мильенс дайт нав.
– Что он сказал? Что случилось? – забеспокоился Гарун.
– На Земле пандемия, – объяснил Кари. – Погибли уже миллионы обитателей вашей планеты.
– Биологическая война?
– Нат! – ответил Белов. – Во всех очагах заражения наблюдаются одинаковые симптомы. Маловероятно, чтобы противники одновременно применили один и тот же вирус, не имея противоядия.
– Какой вирус? – спросил Кари.
– Буда относит его к группе рабдовирусов. Хотя имеются некоторые отличия. Во-первых, смертность не так высока, примерно сорок процентов от числа заболевших. С другой стороны, у выживших обитателей сохраняется синдром водобоязни. Кроме того, они отказываются от нормальной пищи.