На вопросительный взгляд Тэмуджина он, помявшись, неохотно пояснил:
– Мы там что-то важное просмотрели, упустили: семь дней назад я был на Хурхе и попросил тамошних шаманов посмотреть для меня на керуленских. Они смотрели в ключевую воду и сказали, что те замыслили какое-то дело, которое приведет к повороту в войне с борджигинами, как будто вражда между южными монголами и борджигинами скоро прекратится, а как все это будет, они, как ни пытались, не смогли разузнать… Но я не верю им, они что-то путают, не может такого быть, чтобы южные с северными так быстро примирились… Ну, да ладно, вот приедет Кокэчу и я велю ему посмотреть, а ты об этом не беспокойся, эти керуленские от нас никуда не денутся… А про джадаранских нойонов я все знаю, они не хотят отдавать улус Джамухе, уперлись рогами, мол, не ваше это дело. И ничего им не скажешь, это их владение.
– Но ведь они поступили не по закону, – стоял на своем Тэмуджин, – Джамухе уже тринадцать лет.
– Да, не по закону, – вздыхал Мэнлиг и, набираясь терпения, объяснял ему: – да только судить их некому: у нас нет хана, а старейшин в такую пору никто не будет слушать…
– А как же вы, шаманы? Ведь вы можете указать им, пригрозить…
– Ты что, забыл, что мы борджигинские, а не керуленские шаманы? – Мэнлиг уже раздраженно смотрел на него. – Как я пойду звать своих борджигинских помогать объединяться керуленским, когда те воюют с нашими родами? Ни один борджигинский шаман не пойдет на это, да и Кокэчу я заранее отправил подальше от этой смуты, и тебя прошу не впутывать его.
– А вы разве не можете тайно поговорить с керуленскими шаманами? – настаивал Тэмуджин. – Может быть, вы им только подскажете, а те поговорят с джадаранами, чтобы вернули улус Джамухе, пусть хорошенько припугнут их.
– Нет, – наотрез отказался Мэнлиг, – я и так с головой влез в эту свару, привел к керуленским войско твоего отца, за это борджигинские нойоны давно уж обвиняют меня, как изменника, не хочу больше в это вмешиваться.
Тэмуджин помолчал, собираясь с мыслями, и предпринял еще одну попытку уговорить его.
– Мэнлиг-аха, – просящим тоном сказал он, пуская в ход свой последний довод, – дело ведь такое важное, что если мы Джамуху посадим во главе джадаранского улуса, в будущем мы будем иметь такую силу среди южных монголов, что они будут во всем послушны нам…
– Знаю, – перебил его Мэнлиг, – знаю, что мы сейчас теряем, но о будущем ты не беспокойся. Будущее это моя забота, обойдемся и без джадаранского улуса. Главное, сейчас суметь выждать, поэтому ты сиди тихо и не высовывайся из норы. Мы выйдем на свет, когда все ослабнут в этой войне, тогда и решим, что делать.
– Но ведь Тагудай сейчас перебьет всех и наше войско заберет.
– Не бойся, – пренебрежительно махнул Мэнлиг. – Да, теперь он снова нападет на южных, но сразу перебить всех керуленских у борджигинов не выйдет. Эти тоже не овцы, те прижмут их, этим некуда будет деваться, придется им всем взяться за оружие и вот тогда снова начнется резня, да не малая. Насмерть будут грызться, до конца будут истреблять друг друга. А о нашем войске ты не беспокойся. Это мое дело. Положись на меня и жди.
Говорить больше было не о чем. Надежда, которую он теплил в душе, вскачь поспешая к Мэнлигу, рухнула, и Тэмуджин, жестоко разочарованный, через силу удерживал в себе обиду. «Жалеете себя, все со сторонки, исподтишка норовите… – зло обжигали его запоздалые мысли, – что вам племя, смерть людей, вам своя выгода дороже…».
Успокаиваясь, свыкаясь с тем, что от шаманов не будет помощи, он силой заставил себя больше не думать об этом. Уже не глядя на Мэнлига, он думал о своем.
«Что же делать? – борясь с усталью, отчаянно шевелились в голове мысли. – К кому обратиться?»
Оставался единственный человек на свете, помощь которого он берег для себя как последнюю стрелу в колчане – хан Тогорил. Еще раз подумав, Тэмуджин решился. Он распрощался с Мэнлигом и, решительно отказавшись на уговоры ночевать, выехал в свое стойбище.
Вернувшись домой, Тэмуджин с Боорчи остаток ночи продремали в тепле у очага. Домочадцы наспех собирали им еду и вещи в дорогу. Бортэ готовила обоим одежду, зашивала порванное, наносила новые заплатки. Сочигэл ушла в молочную юрту и там вместе с Хоахчин варила в большом котле мясо.
Мать Оэлун долго молилась онгонам, прося их заступиться за своих потомков перед богами, упросить их, чтобы те присмотрели за ними в дальней дороге. Потом она вместе с Джэлмэ и Хасаром выходила на восточную сторону стойбища – втроем они брызгали арзу небожителям.
Едва рассвело, Тэмуджин и Боорчи встряхнулись ото сна, старательно поели, напоследок набивая свои желудки жирным изюбриным мясом, запили горячим супом и с восходом солнца выехали с заводными конями в западную сторону, в кереитскую степь. Вслед им, столпившись у коновязи, смотрели домочадцы. Бортэ и Оэлун, высоко поднимая чаши, кропили в западное небо молоком и архи.
Тэмуджин спешил. «Только бы не случилось чего-нибудь еще, не опередил бы Таргудай, а Тогорил не откажет мне в помощи, – крепя в себе надежду, рысил он, понукая жеребца поводьями, не давая ему замедляться. – Главное, суметь мне верно все ему объяснить».
Они часто меняли лошадей, пересаживаясь на ходу с одного на другого, и в течение двух дней, пока не добрались до кереитских владений, не останавливались даже на ночь. Придержав коней, переведя их на шаг, они спали на ходу, сидя в седлах. Подремав короткое время, ослабив тяжесть сна, они снова разгоняли коней на крупную рысь и продолжали путь.
К западу уже потеплело, приближалась весна. Снег здесь уже повсюду растаял, на вершинах и южных склонах холмов земля полностью оголилась и скот мог отъедаться от зимней бескормицы.
– Вот где хорошие пастбища, – говорил Боорчи, поводя плеткой в сторону дальних увалов, – пригнать бы нашим скот сюда и жить привольно, но нет, вместо этого они будут драться из-за клочка земли, пускать друг другу кровь неизвестно за что… Тэмуджин, почему наши не селятся здесь, ведь тут никого нет? – спрашивал он, стараясь разговорить его и отвлечь от тяжелых дум.
Тэмуджин, будто не слышал, упорно молчал, и тогда Боорчи сам же себе и отвечал:
– Боятся удаляться от своих, думают, вдруг нападут чужие, а помощи ждать неоткуда. Вот и жмутся друг к другу в одной и той же долине, дерутся между собой, но расставаться не хотят, а тут такие пастбища пропадают. Глупы ведь люди…
К концу второго дня в стороне от своего пути, под склоном дальней сопки, они увидели кереитский курень. Тэмуджин смело повернул к нему и, встретившись со старшим вождем, назвал себя и попросил дать провожатого в дорогу. Тот без расспросов дал ему двоих молодых воинов и еще дал в дорогу по свежему заводному коню. Обрадованный такой удачей, Тэмуджин с возросшей надеждой пустился дальше.
В середине третьего дня они были в главной ставке Тогорила. Уже у входа в курень Тэмуджина ждала еще одна добрая примета: их встречал тот самый начальник охраны, который здесь же встречал его прошлым летом. Узнав Тэмуджина, он с приветливым лицом, как хорошему знакомому, поклонился и без задержки пропустил их вовнутрь.